Это офис, детка!

Если они позвонят и скажут: «Нужен спасатель, срочно, важно, жизненно необходимо!», тогда я, конечно, в первых рядах. Мне надо серьезным делом заниматься, что-то конкретное делать, чтобы результат был виден. Здесь мне равных нет. Для меня «невозможно» не существует. Оно меня заводит – никто не может, а я сделаю!

Пирамида мне нравится еще и потому, что она бесконечна. Строить можно вверх, сколько хочешь. Вот я, например, сейчас в новое направление хочу вкладываться. Людей обучать, преподавать. Может быть, обучающий центр для молодежи создать. Ребята сейчас совсем другие, так бурно радуются, когда что-то получается… У меня такого восторга давно нет. Я знаю, что могу, уверенность есть, а эмоций особых нет.

Зато наблюдать за ними – одно удовольствие. Я от них заряжаюсь, напитываюсь свежей энергией.

Мне нужно движение, мне нравится, когда люди невообразимые вещи делают. Я поэтому и люблю смотреть соревнования по спортивной гимнастике – такие трюки нереальные, и с такой легкостью, как будто на них сила земного притяжения совсем не действует. Аж дух захватывает. И цирк люблю, особенно когда воздушные гимнасты выступают. Вот уж где постоянное преодоление, причем на грани – чуть оступился, и все… Я понимаю, сколько на это труда положено, но вот так, с улыбкой, с радостью – высший пилотаж!

А вершина… Сложно это. С одной стороны, для меня важно быть первой, делать что-то такое, что другим не под силу. А с другой… Мне нужно, чтобы жизнь кипела вокруг. Тишина и пустое пространство – это не мое. Мне нравится, когда все бурлит! Путешествия люблю, аэропорты, магазины, большие торговые центры. Главное, чтобы жизнь била ключом. Если бы можно было подниматься и спускаться, когда нужно подзарядиться… Самолеты же взлетают и приземляются, а потом снова – в небо…

Интересно, видны ли из космоса египетские пирамиды? Надо бы погуглить, когда время будет».

Анастасия

Я люблю ездить в Питер в командировки. И обязательно остаюсь на выходные. Конечно, не всегда мои любимые спектакли выпадают именно на уикенд, но за последние 20 лет я не пропустила ни одной премьеры в Мариинке. Театр – это последняя ниточка, которая связывает меня с тем чудесным временем, когда я танцевала, участвовала в конкурсах, изучала историю балета и была абсолютно счастлива. Счастлива, несмотря на муштру, на выправление осанки с помощью железной линейки, на стертые до кровавых мозолей ноги, на постоянное ощущение озноба, холод в классах и питерскую сырость. Счастлива так, как уже не буду никогда в жизни.

Странно, я часто размышляла: почему там, в холодном и промозглом Питере, мне было так хорошо? Жили очень скромно, родители вечно на работе, я на попечении бабушек и дедушек. У меня кроме школьного платья и балетной формы и вещей-то особо не было. Но знала я что-то такое, что заставляло забыть про все, не относящееся к балету. Это состояние, когда ты, погруженная в свое любимое занятие, находишься будто бы не здесь, хотя все видишь и слышишь. Знаете, как бывает: начинаешь есть что-то сладкое, думаешь взять только один кусочек, а спохватываешься – упс, коробка пуста. Или как на коньках в морозный январский день – пока катаешься, холода не чувствуешь, шубейка нараспашку, шарф в карман. Стоит остановиться – ужас как холодно, аж зубы ломит! А до этого и не замечала вовсе…

Вот в таком состоянии я и пребывала до 16 лет, пока не поломалась вся. Врачи только руками разводили – нетипичная травма, какой-то уникальный случай. Ну, ноги-руки ломали, сотрясение там, вывихи – это почти нормально. Но здесь…

Самое смешное, что я даже не помню, как все случилось. Все произошло как раз во время одного из таких случаев, когда я снова «улетела». Раньше все как-то обходилось, я благополучно «приземлялась», а в тот раз, видимо, что-то с навигацией случилось…

Когда поняла, что танцевать в классическом балете больше не смогу, впала в отчаяние. Это сейчас современный балет в фаворе, а тогда… А ведь могла бы продолжать играть в модерновых постановках, вон их сейчас сколько! Кто сейчас только не танцует, после таких операций люди на сцену возвращаются! Но, видно, не судьба.

Решила стать искусствоведом. В училище мы искусство балета очень подробно изучали, мне и самой нравилось. Все свободное время в библиотеке просиживала, всю русскую балетную школу знала по именам, все постановки, любой костюм могла по памяти воспроизвести. Думала, родители поддержат, но они восприняли мое желание в штыки. «Несерьезная профессия».

Серьезной, по их мнению, оказалась профессия врача. Я окончила мед, даже в аспирантуру поступила. Но муж решил эмигрировать в Америку, а я отказалась. Все мои родственники на дыбы встали, какая уж тут Америка. Несмотря на то, что бабушка и оба дедушки в тридцать седьмом пострадали, они были такие русские, настоящие. Голубая кровь… Это их качество в семье всегда подчеркивалось, хотя в детстве я не понимала, о чем речь. Становясь старше, все чаще и чаще слышала: «Нет, не стоит этого делать. В нашей семье так не принято».