Это случилось в тайге (сборник повестей)

Когда они, повернув, скрылись в лесу, Иван Терентьевич подошел к дереву, на котором висели его сетки, переложил какие-то свертки из одной в другую, что-то распихал по карманам. Захватив одну из сеток, деловым шагом приблизился к учительнице.

— Анастасия Яковлевна, я не знаю, сколько у вас продуктов, но сколько бы их ни было — советую экономить. Даже не советую, а требую — в ваших же интересах. Продукты у меня да у вас, а ртов пять. Собаку с довольствия придется исключить, нужда мышковать научит, не сдохнет. И неплохо бы отложить неприкосновенный запас, на самый крайний случай. Не возражаете?

— Нет, что вы, я понимаю…

— Тогда действуйте.

— Я не вижу… Может быть, вы сами?

— А вы просто переложите в баул что покалорийнее. Сало, масло.

— Хорошо, — сказала Анастасия Яковлевна.

Он подошел к пилоту, мимоходом поправил костры под деревьями, чтобы пламя охватывало их кольцом. Спросил:

— Друг, ты в состоянии разговаривать? Такое дело…

Пилот не позволил ему закончить:

— Я слышал. Надо идти… На восток, вернее всего… К реке. Притоков по этому берегу нет, просто идти к востоку…

Он умолк, а Иван Терентьевич стоял над ним и раздумывал.

— Вот что, — сказал он, трогая пилота за плечо. — Может, еще выдюжишь, всякое бывает. Надо тебе пожрать — не объешь, все равно надолго не растянуть, нечего.

Пилот чуть заметно покачал головой.

— Не надо. Я не смогу, видишь? — Он рукой показал на искалеченный, кровоточащий рот, помолчал. — Возьмите в хвосте шоколад и галет немного. Остатки бортзапаса. А мне сигарету бы.

— Можно, — сказал Заручьев. Но, шаря по карманам, не сразу вспомнил, что сигареты кончились, выбросил пачку. — Обожди только маленько, минут пяток.

Когда появились лейтенант и Ольхин, вместо одной сигареты всучивший Ивану Терентьевичу только-только начатую пачку "Махорочных", он сказал им про летчика:

— Железный мужик. Правильный.

Дрова таскали до потемок. Иван Терентьевич тоже помогал — управлялся кое-как одной рукой, собирая сучья. Да и болеть поврежденная рука вроде бы стала меньше. Потемки всех свели у костра, только пилоту устроили постель из хвои в некотором отдалении: он сказал, что в тепле ему будет хуже. От костра он отвернулся, и Заручьев, подавая ему — уже без просьбы — еще сигарету, заметил, что пилот из-под полуопущенных век смотрит туда, где, прикрытый ветками, лежит его напарник.

— Вот что, — заявил Иван Терентьевич, подойдя к костру и останавливаясь напротив лейтенанта. — Я уважаю закон и всякие там кодексы, но мертвых полагается хоронить. Завтра на две здоровых руки будет меньше, поэтому давайте копать могилу, хоть и темно.

Лейтенант, не вспоминая о следствии и экспертизе, готовно встал. Поднялся и Ольхин.

— А чем копать? — спросил он.

— Руками, сучьями, ведром, железным листом, на котором тащил уголья, — сказал Иван Терентьевич. — Покать, что идет к ручью, вся песчаная, грунт для такого дела удобный. Айда!

Туда, где Иван Терентьевич выбрал место для могилы, свет костра не доходил. Пришлось развести еще один костерок. В его скудном, зыблющемся свете и в его дыму три человека в пять рук молча принялись за работу. Место оказалось относительно свободным от корней деревьев. Толстых, с которыми нельзя было бы совладать без топора, не попадалось. Работали споро, стараясь не глядеть друг на друга, словно делая что-то зазорное, такое, чтобы поскорее закончить — и разойтись сразу же в темноте. Лейтенант первый разогнул спину, отбросил обломок пропеллера, которым пользовался вместо лопаты, сказал:

— По-моему, хватит…

— Хватит, — согласился Иван Терентьевич и, вытерев со лба пот, оставил на нем ржавую полосу.

Потом, когда на месте ямы уже был холм, когда Ольхин воткнул в этот холм обломок винта, служивший лопатой, драгер стянул с головы шляпу и, постояв так, сказал только одно слово:

— Пока!

У костра он, оглядев всех, заявил таким тоном, словно ожидал возражений и заранее хотел их пресечь:

— Кроме наших с Анастасией Яковлевной продуктов, обнаружилась плитка шоколада и три пачки галет. Аварийный запас пилотов. Конечно, этого надолго не хватит, но все же… Так вот, или делить на всех — и делайте со своей долей, что хотите, или выдавать каждый раз по самой малости, чтобы на дольше хватило. Решайте.

— Решайте вы, — сказал лейтенант. — У нас нет права голоса.

— Точно, — подтвердил Ольхин.

— Я думаю, надо выдавать помаленьку, — решил Иван Терентьевич и, сходив в темноту за сеткой с продуктами, приступил к дележке.

Долю пилота — кусок хлеба и два ломтика сала, тоненьких, как бумага, — Иван Терентьевич понес сам.

— Надо поесть, друг. Надо, понимаешь?

— Я же сказал: не могу. Не открыть рта… Вот воды дай. Немного.

— Ладно, — у костра Иван Терентьевич налил в кружку теплой воды и растворил в ней хлеб. Подумав, предназначенное летчику сало взял себе, а свой хлеб тоже раскрошил в кружку. Бросил туда маленькую щепотку соли — что захватилось двумя пальцами. Размешивая, сказал:

— Соль пуще всего беречь надо!

Вернулся к пилоту, подал кружку:

— Пей!

Пилот сделал глоток, другой — и, отстранив кружку, вопросительно посмотрел на Заручьева.

— Давай пей, — прикрикнул тот.