Это случилось в тайге (сборник повестей)

— Дело! — обрадовался Иван Терентьевич. — Промерз что-то, а в бутылке ни то ни сё остается. Надо опростать, а посуду заместо кружки под холодную воду использовать. Рационализация! — Он допил спирт, занюхал корочкой, подмигнул лейтенанту: — Бог даст, хотя бога нет, пивка выпьем сегодня, к нам на прииска пиво не попадает, соскучился.

— Зависит от того, как скоро нас выручат, — сказал лейтенант. — Магазины в десять закрываются.

— При аэровокзале есть ресторан, — напомнил Ольхин.

— Ну, парень! — с хмельной восторженностью хлопнул Ольхина по плечу Заручьев. — Все знает, а! — И вдруг переменил тон, помрачнел: — Эх, малый! Жаль, не угадал ты ко мне на драгу, я бы из тебя человека сделал. Ходил бы ты сейчас без личной охраны.

— А-а, все мура, не жизнь, а жестянка, — сказал Ольхин.

— Зачем вы лжете самому себе? — неожиданно спросила Анастасия Яковлевна.

Ольхин растерялся.

— Я? Почему?..

— Да, почему? Вернее — для чего?

— Я не лгу…

— Лжете. Что все, как вы говорите, мура. Это ложь, залихватчина. Вот… я вас не вижу и не видела, какой вы, а знаю, уверена: и дрова собирали, и воду летчику принесли… ну, от чистого сердца, что ли. Вам, простите меня, даже нравится — правда, это не совсем то слово, — что с нами такое случилось. Нравится быть нужным, полезным людям, сознаете вы это или не сознаете. А это значит — не все мура.

Ольхин молчал. Пожалуй, он нашелся бы что ответить, если бы захотел ответить правдиво. Растолковал бы, что до лампочки это ему — быть нужным людям. Просто у людей есть жратва, даже спирт, а у него — шиш. Вот он и вынужден заходить с червей. Но разве скажешь такое.

— Н-ндаа… — раздумчиво сказал вместо него Заручьев и вздохнул. Он собирался прибавить еще что-то, но вдруг предостерегающе поднял руку, а через мгновение уверенно сообщил:

— Самолет. Точно! У меня слух охотничий!

— Совершенно верно, гудит, — подтвердила учительница. — Но где-то далеко-далеко…

Лейтенант вскочил, скомандовал Ольхину:

— Давай быстренько больше дров и, когда разгорятся, мох! Шевелись! — Не ожидая, когда Ольхин поднимется, он сам принялся швырять сучья в костер.

— Гудит?

— Гудит! Но еще не видно, за тучами где-то.

Слишком медленно разгорается костер, слишком долго не начинает дымить мох! Но вот наконец все в порядке — столб дыма, чуть отогнутый ветром в сторону, поднялся в низкое небо. Трое, напрягая слух, торопили время: минуты, доли минут казались часами. Когда же он покажется наконец, самолет?

Трое перебрасывались отрывистыми фразами:

— Вроде приближается?

— Как будто — да!

— По-моему, в той стороне…

— Интересно, самолет или вертолет?

Четвертый — Ольхин — с равнодушным лицом докуривал сигарету. Когда обожгла пальцы — бросил в костер и лениво потянулся. Он никуда не торопился.

Трое продолжали разговор:

— Черт, кажется, звук удаляется…

— Пох-хоже… Не увидели сквозь тучи…

— Да… пролетел мимо. Может быть, вернется? — учительница поворачивала голову от одного к другому, словно могла видеть и хотела прочитать на лицах мужчин подтверждение своим словам: да, конечно, сейчас вернется.

— Не вернется. Пролетел турбовинтовой, рейсом на Воркуту. А мы… Нас вряд ли догадаются искать… здесь.

Это заговорил пятый — раненый пилот.

7

Лейтенант с Заручьевым переглянулись.

— Бредит, — сказал лейтенант.

— Похоже, — согласился Иван Терентьевич.

Летчик, лежавший с закрытыми глазами, попытался привстать — и не смог. Сказал с гримасой боли на изуродованном лице:

— Нет. Объясняю. Уходили от тумана, летели над рекой. Потом кончилось горючее. В общем, могут считать, что сели на воду, ну и… надо что-то делать самим.

Он открыл глаза — убедиться, что его слышали, — и снова закрыл.

— Та-ак… — насупившись протянул Иван Терентьевич, закуривая сигарету. Он не растерялся, нет — но сообщение пилота требовало срочного пересмотра отношения к происходящему: — История, надо сказать. Что будем делать?

Лейтенант не ответил: он пытался осмыслить, что конкретно менялось теперь в их положении. Следовало составить и уяснить условия задачи, прежде чем попытаться ее решить. Но Иван Терентьевич не хотел ждать.

— Делать что-то необходимо, — продолжал он. — Что — надо думать, думать всем вместе.

— Прежде всего, — сказал лейтенант, — установим, в какой степени усложнилась ситуация. Спокойно, без паники. Я понимаю так: мы думали, что самолет или вертолет должен прилететь сегодня, в крайнем случае завтра. Выяснилось, что нас ищут не там, где мы находимся. Но ведь если не обнаружат самолета в районе реки — будут искать дальше, в других местах, так? Значит, вопрос упирается в число дней, которые потребуются, чтобы нас найти, и в количество продуктов…

Иван Терентьевич нетерпеливо махнул рукой:

— А, не в том дело. Вопрос упирается в воду.

— Не ясно, — признался лейтенант.

— Яснее ясного. Мы летели над рекой — и пропали. А самолет сухопутный. Соображаешь?

— Вы хотите сказать, что могут подумать, будто мы утонули, и прекратить поиски? — стараясь говорить спокойно, спросила Анастасия Яковлевна.