Это случилось в тайге (сборник повестей)

Усилием воли он заставил себя все-таки подняться и — ощупью, в темноте — наломать еловых лап для подстилки. Он был уверен, что заснет сразу же, как только упадет на эту подстилку. Лёг, закрыл глаза — и в красной темноте закрытых глаз возник костер. Но не этот, впервые в жизни самостоятельно разведенный лейтенантом Гарькушиным, а другой — под толстой, с обнажившимися корнями сосной, прислонясь к которой должен сидеть препровождаемый в управление Ольхин. Он увидел этот костер очень четко, со всеми подробностями: приготовленными на ночь сучьями, закопченным ведром над огнем, с колесом от самолета, служащим скамейкой. Как обычно, на колесе, сгорбившись и гладя собаку, сидела слепая учительница. Иван Терентьевич, повернувшись к костру спиной, мирно, по-домашнему всхрапывал. Багровый отсвет живого огня ползал по неподвижному, как у мертвеца, профилю пилота, светлячком вспыхивал в зрачке устремленного в черное небо глаза. И корень сосны, под которой должен сидеть Ольхин, был похож на удава, выползшего к огню, — только Ольхин под сосной не сидел! Но лейтенанта поразило не отсутствие Ольхина — к этому он как-то внутренне подготовился, — а безмятежное равнодушие остальных к его побегу: арестованный скрылся, а они… Лейтенант с трудом отделался от чувства, будто видит это воочию. Сел, подвинул в пламя самую тонкую елочку — вершинка ее уже обгорела. И стал думать, не опрометчиво ли он поступил, предоставив Ольхина самому себе, единственно ли правильным было принятое им решение? Он опять начал перебирать другие возможные варианты и возможные последствия их, перетасовывая, как карты в колоде: Ольхин — золото — пистолет, золото — пистолет — Ольхин, пистолет… Да хватит, довольно, все равно теперь ничего не изменить! Что он, забыл об этом? Не забыл, но… до чего же все-таки легко жить на свете, выполняя приказания! Был бы сейчас спокоен, не терзался — как немного надо было для этого. Только чтобы майор сказал:

— Так вот, будете сопровождать арестованного, Гарькушин. В случае аварии самолета ответственность за его доставку с вас снимается, отправитесь за помощью остальным. Приказание ясно? Выполняйте.

Или просто:

— В случае аварии поступите, как подскажет обстановка.

Наверное, он так и сказал бы, майор, — если бы мог предугадать, что произойдет авария.

Но ведь он не сказал…

11

Сосны, мешавшие людям обосноваться в самолете, рухнули ночью. Сначала та, что подпирала фюзеляж сбоку. Она даже не упала на землю: две соседки подхватили ее, уже падающую, и она осталась стоять, спрятав свою крону в их кронах.

Падение второй разбудило всех, кроме Ольхина. Могучая крона ее немного недостала до костра, но упругий толчок воздуха от удара о землю швырнул в черное небо золотой сноп искр, а людей у костра засыпал горячим пеплом. Перепуганная грохотом Зорка долго лаяла потом, ероша загривок, на косматого черного зверя, из ниоткуда прыгнувшего к огню костра.

Утром Иван Терентьевич, озирая результаты своих стараний, пробурчал одобрительно:

— Ну-ну… — И провел ладонью — словно погладил — по золотой, тонкой на середине ствола, как бумага, коре упавшей сосны. О той, что зависла, сказал покачивая головой:

— Неудачно. В общем-то, зацепилась основательно, особенно беспокоиться нечего, но ходить под ней лучше не стоит. Тем более если ветерок… Ладно, будем смотреть, что вышло из нашей затеи в смысле переселения в самолет. Идем, Василий, прикинем!

Подойдя к самолету, он огорченно присвистнул: тот больше не кренился на бок, но хвост был задран все еще слишком высоко.

— Не получилось, — сказал Ольхин. — Тяжесть двигателя перевешивает.

— Получится, — сказал Иван Терентьевич. — Иначе какие мы с тобой мужики? Тьфу!

— А что делать?

— Соображать маленько. Сначала мозгой шевелить, а после руками.

— Тяжелым бы чем если загрузить, — сказал Ольхин неуверенно.

— Чем?

— В том и дело, что нечем… Разве самим залезть, да банки с кино перетащить?

— И трехсот килограммов не наберешь.

— Камней бы… так их нет.

— Эх, топор, топор… — мечтательно повздыхал Иван Терентьевич, а с Ольхиным заговорил резко, собранно: — Способов два. Первый — опять-таки лесину свалить. Так, чтобы на хвост упала и придавила. Но без топора ее точно не уронить, пожалуй. Значит, отпадает, остается только одно: копать.

— Что? — не понял Ольхин. — Землянку?

Иван Терентьевич насмешливо хмыкнул и стал объяснять, как объясняют непонятливым ученикам — подробно и обстоятельно:

— Центр тяжести — он у него теперь в носу. Так? — Ответа он не стал ожидать. — А там, где он с землей соприкасаться кончает, где уже кверху брюхо пошло, там получается вроде как бы ось. Вроде подложки под вагу, а хвост вроде ее длинного конца, на который книзу жать надо. Так если в точке касательства подкопать, — а грунт здесь легкий, песок, — получится как? А так, что подложку ты как бы вперед продвинешь, хвост у тебя как бы тяжеле станет…