Это так не работает!

Мы можем наблюдать это даже в структуре той его речи в Мемфисе – в начале, когда он использовал повторение слов «но я бы там не остался», чтобы усилить акцент на сейчас, и в конце, когда он повторял «Если бы я чихнул…», чтобы указать нам на здесь. И теперь мы можем только гадать о том, были ли эти ораторские приемы нагнетания напряжения, которым он обучился еще в юности, зачатком этой способности.

Мы наблюдаем ее проявления, когда он говорит:

…Нас довели до состояния, когда нам необходимо решить проблемы, которые люди хотели решить очень давно, но обстоятельства не заставляли их делать это. Но сейчас мы должны сделать это ради нашего выживания.

…Это больше не выбор между насилием и ненасилием; это выбор между ненасилием и несуществованием. Вот в каком положении мы оказались сегодня.

Выбор между насилием и ненасилием – это не горнило. А выбор между ненасилием и несуществованием – да.

Мы видим это в контурах его жизни, которые очерчивает для нас его последняя речь и экспозиция музея в Мемфисе. Он не всегда знал, где возникнет очередной очаг напряжения, но умел поймать момент и превратить его в горнило, снова и снова. Это было его способом заставить людей увидеть его правду: то, что сегодняшний день – это не земля обетованная. И это было его способом признавать, чтить и уменьшать неопределенность, которую ощущали его последователи. Конечно, в этом был не весь Кинг; однако это была та самая выдающаяся черта, которую все видели в нем, то, за чем все готовы были идти.

И то, насколько уникальна его способность вытаскивать проблемы на поверхность и не останавливаться ни перед чем, пока они не будут решены, становится еще яснее, когда мы вспоминаем о том, что делали другие лидеры – его современники. Когда Джон Кеннеди говорил «Факел был передан новому поколению американцев», это, конечно, было вдохновляюще и оптимистично, потому что в этом заключалась его способность, – но это не было созданием горнила. Когда Малкольм Икс говорил «Не существует революции без насилия», это было провокацией, потому что в этом была его выдающаяся способность, но это не увеличивало напряжение – это не было горнилом. И когда Роберт Кеннеди говорил «Давайте посвятим себя тому, о чем говорили греки много столетий назад: усмирению варварства в людях и созданию мирной жизни в этом мире», это заставляло его слушателей прочувствовать благородную и праведную цель, но это не было горнилом для них.

Создание горнила было схемой и методом жизни Кинга. И именно неудержимое стремление к этому заставило его не послушать советчиков и вернуться в Мемфис, потому что только так он мог настоять на решении проблем. Заканчивая свою речь тем вечером, он прекрасно понимал, какие опасности ожидают его. Он знал, что он так хорош в своем умении разжигать горнило, что рано или поздно что-то плохое должно случиться; что он так хорош в этом, что рано или поздно пламя охватит и его самого; что постоянный риск, на который он идет, – неотъемлемый элемент его способности постоянно вытаскивать проблемы на поверхность. Он знал, что, пока шумиха вокруг него становится все громче – как это происходило уже много недель, он должен предвидеть, что будет, когда его не станет. И он знал, что хочет, чтобы его движение продолжалось и после него, а для этого он должен подчиниться ему и в то же время наделить его такой энергией, чтобы оно стало неостановимым. И он сделал это так, как мог сделать только он:

Что ж, я не знаю, что будет дальше. Нам предстоят трудные дни. Но для меня это уже не так важно, потому что я уже побывал на вершине.

И я не жалею.

Как и все, я хотел бы прожить долгую жизнь. Жить долго – это хорошо. Но сейчас меня беспокоит не это. Я просто хочу исполнить волю Божью. А он позволил мне взойти на гору. И я посмотрел вокруг. И я увидел землю обетованную. Возможно, я не буду там с вами. Но я хочу, чтобы вы сегодня знали, что мы, люди, обретем землю обетованную!

И потому сегодня я счастлив.

Меня ничто не тревожит.

Я не боюсь никого из людей!

Мои глаза видели славу будущего пришествия Господа!

* * *