Герман кивнул, шагнул за нравившейся ему девочкой в клубы снега. Метров через десять, обернувшись, увидал, что Елена Алексеевна и одноклассники исчезли. Видно было только снег, который шел все сильнее, приходилось то и дело смаргивать его с ресниц. Герман и Ира миновали почти весь школьный двор. Ира непривычно молчала, продолжая жевать снежок.
Недалеко от выхода из школы, не центрального, выводившего к оживленной улице и автобусной остановке, а заднего, примыкавшего ко дворам соседних домов, у изгороди из кустов стояли четверо снеговиков — Горбунов, Ракитин, Калинин и Попов. Четверка встала перед Германом полумесяцем, перекрывая отступление назад, в школу. Герман развернулся к ним лицом. Ракитин, заводила, кинул снежок, крепкий, спрессованный. Герман дернулся и прижал скулу варежкой, облитой снежной коркой. Попов, самый маленький, весь в веснушках, хихикнул. Горбунов, высокий второгодник, шмыгнул носом и, подойдя, толкнул Германа в плечо, потом еще. Герман попятился. Горбунов пнул его коленкой в живот. Герман едва удержался на ногах, опираясь на ручку трости в форме головы собаки. Калинин, любитель ловить кошек и кидать их с высоких этажей, плюнул, слюна попала на воротник клетчатого пальто Германа, повисла и тут же начала замерзать.
— Давай шагай вперед, Фриц, — зашипел Ракитин. — Шнеля, шнеля.
Трость проваливалась, скользила. Ботинок на правой ноге не слушался, зачерпывал снег и норовил вывернуть ступню. Герман обернулся: мальчишки шли за ним дугой, плечом к плечу. Нравившаяся ему девочка шла, чуть отстав. Шапки, шарфы, воротники, карманы на пальто, валенки с галошами, ресницы — всё в снегу. Лица сосредоточенны, облеплены снегом, как гипсом. В лицо Иры он боялся смотреть. Зафиксировал только расплывающуюся от снежной хлорки синь шапки. Когда мальчишки и нравившаяся ему девочка вытеснили Германа за территорию школы и погнали дальше, по тропинке, ведущей во дворы домов, примыкавших к школе, он понял, что пропал.
15
Наступает самый темный месяц в году — ноябрь. Не успевает рассветать, как начинает смеркаться. Вид за окном теряет перспективу, объемность, становится плоским и черно-белым. МКАД и лес за ним всё ближе придвигаются к дому, желая убежать от подступающей зимы. Пятна, щербины, засохшая грязь на стенах, потолке и полу делаются особенно заметны. Ариша с утра таскает стул и включает по всей квартире засиженные мухами одиночные лампочки вместо люстр, они горят весь сумрачный день, отбрасывая на пол и стены тусклый желтый неестественный цвет и ловя тени, беспрестанно перебегающие из угла в угол. Окна, вымытые перед продажей, с каждым днем всё сильнее покрываются плотной мажущейся пылью.
17 ноября 2003 года Герман просыпается под звук мультфильма. Опускает ноги на пол. Сегодня важный день. Он идет в ванную и впервые за месяц снимает с себя свитер, одежду и нижнее белье. Встав в ржавую ванну, принимает душ, тщательно моет голову, оттирает исхудавшее тело. Бреется, чистит зубы. Переодевшись в чистую одежду, идет на кухню. Ставит на огонь подгоревшую кастрюлю годов пятидесятых. Кладет сосиски. Когда-то бока кастрюли, по-видимому, украшали распускающиеся пионы, теперь рисунок под слоем нагара не различить. Герман вытащил из мешка на балконе кое-какую посуду — пару тарелок, нож, вилки. Отмочил на всякий случай в горячей воде в раковине. Чашек не нашлось, вместо них у Германа и Ариши граненые стаканы. Ариша ловко со стаканом управляется. Подсовывает под кран, наполняет шипучей холодной водой и жадно выпивает, держа обеими ладонями. Она вообще оказалась смышленой некапризной девочкой.
Вытащив сосиски из бурлящей кастрюли, Герман раскладывает их на тарелки с полустертыми красными кольцами. На похожей тарелке отец когда-то давал ему яйцо. Ариша уже тут, пришла на запах. Подросшие волосы торчат ежиком, совсем как у Германа, стекла на очках заляпаны. Футболка в засохших пятнах молока.
Забрав тарелку, Ариша отправляется к своим мультфильмам.