Ева

Очередь движется медленно. В воздухе пахнет сургучом, бумагой, пылью и вспотевшими гражданами. На улице минус три, а тут жара за двадцать. Сотрудница почты, средних лет женщина с усталыми, круглыми, как у птицы, глазами, с жарким румянцем на щеках, явно выполняет норматив на самое медленное обслуживание, изо всех сил пытаясь не выйти за установленные временные границы. Неспешно мотает бечевку на пухлой бандероли, не обращая внимания на гул недовольной очереди. Под красным лаком — потемневшие от грязи полулуния ногтей. Сотрудница то и дело, будто в задумчивости, прикрывает глаза и держит их закрытыми странно долго, намного дольше, чем требуют приличия и должностные обязанности. Мысли ее заняты явно не почтовыми заботами.

В аркообразные окна почты виден фрагмент незнакомого города — трехэтажные желтые дома, перекресток, светофор, зависший на красном, черная графика кленов. Герман в ста километрах от Москвы. Уехать дальше он не рискнул. В Москве в пустой квартире Ариша сидит на полу и собирает лего, а Ломакины возвращаются к старым привычкам, тайком друг от друга испытывают радость от хорошо прожаренного куска мяса или глотка виски, ненадолго, на несколько секунд, вдыхают воздух так, будто ничего не произошло.

Герман протягивает письмо:

— Заказное.

Сотрудница с птичьими глазами, зевнув, взвешивает письмо Германа. С розовым носочком в белый горошек внутри. С фальшивым адресом отправителя.

— С уведомлением? — спрашивает она.

— Нет, простое.

Получив от Германа деньги, она штампует конверт и равнодушно бросает его на стопку других.

19

Бессонница не похожа на изнанку, как виделось Еве. В детстве, когда Герман не мог заснуть и будил сестру, та недовольно говорила, что если он не будет спать, то попадет по ту сторону мира и увидит его с изнанки. И тебе не понравится с той стороны. Как-то для подтверждения своих слов она включила торшер, сняла со стены гобелен с рекой и мостом, которые Герману очень нравились, и показала, как тот выглядит с обратной стороны — хаос, взаимная агрессия ниток и никакого рисунка. Затем она тут же уснула, а Герман до утра мучительно думал о несоответствии красоты и ее обратной стороны.

Но Ева не знала, что такое бессонница. Всегда засыпала мгновенно. А если в ее жизни случались неприятности, то спала еще дольше. Засыпала в любом месте, в любой час дня, сворачивалась, как кошка, и засыпала. Даже от избытка радости могла заснуть.

Так вот, бессонница не похожа на изнанку, бессонница — это будто ты постепенно исчезаешь. По частям или сразу весь. Боишься выставить ногу из машины, потому что стоит поставить ботинок на асфальт, как нога провалится и исчезнет. Когда страшно дотронуться до панели машины по той же причине — ладонь пройдет сквозь черную пластмассу и растворится где-то за ней. Воздух при бессоннице подернут неверной зыбью. Люди и собаки выглядят оборотнями, упрощенными копиями самих себя. Здания подрагивают — еще чуть-чуть, и город рассыплется или растворится. И что тогда? Герману всегда представлялось, что останется пустыня, пустота, а еще машинно-котельная комната, моторная, пахнущая прогорклым маслом, которая и «продуцирует» весь этот мир.

В ожидании, когда Ломакины получат послание с носочком Ариши, розовым в белый горошек, Герман не спит несколько ночей подряд. В день, когда письмо приходит, история похищения Ариши возвращается на страницы бумажных и интернет-газет, в выпуски новостей телеканалов.

У подъезда Ломакиных толпятся журналисты и зеваки. Людей много, можно подумать, тут идет демонстрация или митинг. Дом весь в прорехах снега, будто кто-то хочет его закрасить белым и тем самым стереть, но слишком медленно рисует белые черточки. Подняв ворот свитера до подбородка, Герман бродит под сыплющим снегом в возбужденной толпе и узнает, что Ломакины с утра не выходят из дома, караулят у телефона. Ждут, когда похитители выдвинут требование о выкупе.

— Пока никто не позвонил, — возбужденно сообщает Герману толстая женщина с ярко накрашенными губами.

Герман ни о чем ее не спрашивал, просто остановился рядом и, придерживая армейский бинокль на груди, задрал голову наверх, как все.

— Запросят миллион, не меньше. — Женщина достает из кармана куртки бутерброды с колбасой, обернутые целлофановым пакетом. Вытаскивает один, откусывает сразу половину.

— Да что такое миллион рублей для таких богатеев? — фыркает в ее сторону старичок с фотоаппаратом.

— А кто говорил про рубли? — Толстая женщина возмущенно разбрызгивает крошки исчезающего во рту бутерброда.

— Сумма, по-видимому, будет нехилая, — вступает в разговор, пыхая сигаретой, бородатый мужчина в очках и клетчатом пальто. — Непонятно только, почему похитители так долго тянули, зачем было ждать целый месяц?