Евангелие от Иисуса

Наутро новость стремительно облетела всю Вифанию, огласившуюся дружными славословиями и хвалами Господу, и даже скромникам, поначалу сомневавшимся в истинности происшествия, оттого что, по крайнему их разумению, слишком мал был городок для столь великих чудес, ничего не оставалось, как сдаться, поскольку предстал им въяве и вживе исцеленный Лазарь, вот уж к которому никак не применима была поговорка, что ему впору продавать здоровье по одной той причине, что, будь оно у него, раздавал бы он его даром, ибо сердце его было хоть и надорвано, но щедро и любвеобильно. И у дверей уже толпились любопытные, непременно желавшие воочию, чтобы не было обману, собственными глазами увидеть чудотворца, а для пущей убедительности, если представится к тому хоть малейшая возможность, – потрогать его руками или хоть прикоснуться к нему. И уже стекались к дому Марфы и Лазаря болящие – иные шли своими ногами, иных родичи тащили на носилках или на спине, – так что вскоре вся улица была ими запружена. Иисус велел городскому глашатаю, отряженному ему в помощь, объявить, чтобы шли все на главную площадь Вифании – там он будет говорить с ними, однако народ был не такой дурак, чтоб, поймав птичку, разжать руку. По причине таковой предусмотрительности или недоверчивости никто с места не тронулся, и Иисус был принужден появиться в дверном проеме и выйти, как любой из нас, – не загремела музыка, не воссиял ослепительный свет, не затряслась земля под ногами, и небо над головой не сдвинулось. Вот я, сказал он, постаравшись, чтобы голос его звучал как можно более обыденно, но даже если бы ему это удалось, сами по себе слова эти, сказанные тем, кем они были сказаны, заставили всех разом броситься на колени. Спаси меня! – кричали одни, а другие: Исцели меня! Он вернул дар речи немому, который по причине своей немоты ни о чем попросить не мог, а остальным велел разойтись по домам – ибо веры в них было мало – и вернуться сюда наутро, но прежде всего – покаяться в своих грехах, ибо Царство Небесное близко, и время скоро исполнится, то есть ничего нового не сказал. Ты – Сын Божий? – спрашивали его, и он отвечал загадочно, к чему уже привыкли слушавшие его:

Если бы не был, то Бог скорее наслал на тебя немоту, чем позволил бы задать этот вопрос.