Евангелие от Магдалины. Тетрада Фалло

Только один может сюда приехать! Операцию, под грозным приглядом, не побоялся сделать, а — в гости приехать? Такой пустяк!.. Ну не пустяк, конечно... Ну так и хватит пустяков! Пора что-то серьезное делать. А кто побоится... вся жизнь у того сойдет на пустяки, на крупное не решится! Посмотрим, какой ты хирург!.. Или всю жизнь будешь кому-то ассистировать? Давай! Заодно и с тобой разберемся, каков ты!.. Никогда еще «Песня без слов» не исполнялась так энергично! Песня на середине оборвалась. Допоем, если Бог даст. В прихожей посмотрела в зеркало на себя. Глаза мои сияли. Неужто папка думает, что я тут плачу? Не такую родил.

Не отключили ли связь? Подняла трубку. Гудок. На слух самый обыкновенный. Но... Однажды Санек, скучая, мне объяснял, что связь эту, правительственную СВЧ, невозможно подслушать. Вот и хорошо. Все-таки какую-то ниточку для связи папка оставил. Вдруг дочка загрустит, попросится на ручки. Нет!

В ящике книжка — «Указатель абонентов»... Отец, естественно, первый... но ему мы последнему позвоним, если ничего у меня не получится, лапки кверху. Сам же, папка, расстроишься, что меня сломал. Был один человек тебе равный!.. Во всяком случае, любящий тебя и мечтающий быть как ты. Пока тебе не буду звонить... понапрасну расстраивать. Пока мне другого хочется — чтобы приехал кто-то, пожалел меня.

Открылась «Городская больница. Главный врач». Владу можно все передать! Одну цифру всего набрала, положила трубку. Представила, как находит Влада главный врач: «Вас по правительственной связи... девичий голос!» «Указом правительства вы направляетесь!» Нет! Хоть и не прослушивается, но для лирических тем не подходит. Так можно и до заикания его довести!

Позвоню-ка я... Вот! Завотделом здравоохранения... Зараев Григорий Игоревич. ЗГИ. Чувствую я себя неважно — обязан помочь!

— Слушаю вас, — тревожно, но на всякий случай ласково произнес. Вот, оказывается, какими голосами по правительственной связи говорят!

— Гриша! Привет!.. Только ты меня спасти можешь!

— Семейка ваша меня уже измучила! — заорал. Хоть считается, что не прослушивается, но насчет «семейки» он зря.

— Меня тут... аппендицит тревожит... понимаешь меня?

Он долго потрясенно молчал, потом уважительно произнес:

— Выбираешь свободу?

— Да.

— Да-а-а. — Гриня произнес. — Мне бы такую. И в прорубь, с концами! — дико захохотал. Вдруг оборвав смех, буркнул: — Попробую.

И пошли гудки.

Я играла «Песню без слов» и смотрела на часы на стенке. Я пробовала ждать иначе: ходила по территории, смотрела телевизор (непривычно бурное, даже у меня холодок шел по коже, заседание Верховного Совета), потом долго ела, не разбирая вкуса, — но сколько же можно есть? Только моя любимая музыка успокаивала меня. Впрочем, не успокаивала, у меня текли едкие слезы... Утешала! Вот это правильно... Но тоже не совсем. Песня была такая грустная. «Тебя в жизни ждет только грусть... но это и прекрасно. Нет ничего прекраснее грусти!» — вот о чем была «Песня без слов». Текли слезы.

Хлопнула автомобильная дверца. Песня оборвалась. Я замерла. Окно гостиной выходило в лес, а не на дорогу. Кто приехал? Отец? Вот и решается сейчас твоя судьба. Если отец... жить тебе в «золотой клетке». А вдруг — Влад? Так быстро? На «скорой помощи», может быть? Нет, для него это слишком лихо. Уговорить коллег, рассекретить свою сердечную привязанность, рискнуть — «использовать служебный транспорт в личных целях»? Нет, это не он. Я уже поняла: все поступки в нашей жизни (если она у нас будет) придется совершать мне. Наверное, в любой паре кто-то сильней, а кто-то слабей. Такой, как мой отец, мне не нужен. «И вся-то наша жизнь есть борьба» — эту песню тоже мы пели.

Половицы в прихожей скрипели неуверенно. Не отец! Дверь медленно поехала... Влад! Я кинулась ему на шею. Приехал! Не побоялся... Правда, стоял при этом как истукан. Я подняла голову, вытерла слезы. Влад улыбался, но как-то криво.

— Да-а... Бедновато тут у вас, — произнес он, озираясь.

Я оглянулась. Действительно, на обычный взгляд, привыкший к советской тесноте, гостиная, наверное, выглядела необычно. В большом зале стоял лишь рояль «Беккер» с открытой крышкой и маленький диванчик вдали.

— А! — Я небрежно махнула рукой. — Пошли отсюда! — И, шутливо пихнув его, втолкнула в свою «светелку», где обстановка была более человеческой — фотографии Рихтера, Гилельса, Макаревича. Мы сели на тахту. Я чувствовала, что в нем все время надо поддерживать бодрость, — он с трудом держит себя в руках. Видно, все его силы ушли на этот бросок. В окно была видна дорога, но никакой машины там не было.

— Ты что, на крыльях прилетел? — Я бодро взъерошила его кудри.

— На крыльях, — со вздохом подтвердил он. — А что мне теперь? Я человек свободный!

— В каком смысле? — Я даже встала, чтобы получше его разглядеть. Особым счастьем не веяло от него.

— Во всех! — Он широко, но как-то невесело развел руки. — Некуда... больше спешить.

Веселье его, с оттенком отчаяния, мне что-то не нравилось.