Евангелие от Пилата

– Когда ушел папа, я сказал себе, что нельзя терять ни единого часа, чтобы любить тех, кого я люблю. Я не мог отложить это чувство на завтра. Нет, Мойша, я страдаю перед лицом зла, но страдание не может быть поводом для ненависти, оно – повод для любви.

Он поднял на меня глаза. Похоже, он наконец услышал меня. И я продолжил:

– Твой старший сын умер? Полюби его еще больше. Полюби всех остальных, тех, кто у тебя остался, скажи им о своей любви. И поспеши. Единственное, чему нас учит смерть: спешите любить.

С этого дня Мойша перестал плакать. Конечно, он не перестал сожалеть о покойном, но он обратил свою боль в привязанность. Ничто не изгладит печали. Но мужественное сердце обращает печаль во благо.

Прошло несколько лет. Мне казалось, что я наконец обрел свое место в жизни. Моя мебель и мои рамы не стали лучше, но советы мои стали мудрее. Я нес мир в души односельчан.

В это время под тяжестью лет изнемог и угас старый раввин Исаак, и Иерусалимский Храм прислал нам нового раввина, Наума, большого знатока Священного Писания. Через несколько недель он понял, что в деревне слушают не только его. Выяснив, о чем я веду речи, он разъярился и примчался в мою мастерскую.

– Кто ты такой, чтобы считать себя вправе толковать Священное Писание! Кто ты такой, чтобы давать советы другим? Ты посещал школу раввинов? Изучал ли ты Священное Писание, как изучаем его мы?

– Но советы даю не я, их рождает свет моих молитв.

– Как ты осмеливаешься богохульствовать? Ты умеешь только стругать доски, а собираешься стать поводырем для других. Ты не можешь изъяснить Священное Писание, а тем более говорить от имени Бога! Храм осуждает нечестивцев вроде тебя. В Иерусалиме тебя бы уже давно забили камнями!

Наум напугал меня.

Два дня я держал мастерскую закрытой, а сам отправлялся в дальние одинокие прогулки.

Наум, несомненно, был прав: незаметно, не отдавая себе отчета, я стал духовным наставником жителей деревни, нравоучительствуя, примиряя, гася справедливый гнев, вещая от имени Бога… Я завоевал эту власть так незаметно, что даже не успел задуматься об исключительной сложности подобного труда, и молодой раввин справедливо упрекнул меня в грехе ослепления и гордыни!

Быть побитым камнями! Наум был прав. Моя несхожесть с другими, мое противостояние Храму могли закончиться смертью под градом камней. Он угрожал мне. И я отступил.

Ему было неведомо, что я возжелаю смерти и что римляне принесли в Иерусалим пытку распятием. И завтра мне предстоит умирать на скрещенных досках.

– Тебе известно, что все только и говорят о твоем двоюродном брате Иоанне?

Глаза матери блестели.

– О котором?

– О сыне Елисеветы, нашей родственницы, ты же знаешь… Говорят, он наделен пророческим даром.

Ее слова меня не взволновали. Я истощил все свое любопытство по отношению к лжепророкам и лжемессиям. Я пытался найти в жизни собственное место. И молодой раввин вновь поставил передо мной вопрос выбора.

Но мать не отступала. Был ли то религиозный порыв или семейная гордость? Она только и говорила об этом двоюродном брате.

– Иоанн обосновался на берегу Иордана и смывает грехи людей, которые приходят к нему, окуная их с головой в воду. Поэтому его везде называют Иоанном Смывающим грехи.

Я вновь открыл мастерскую. Однако никто не осмеливался теперь приходить ко мне даже за досками. Наум запугал всех.

Но мало-помалу люди стали встречаться со мной тайно. Они хотели, как и прежде, говорить со мной. Мы собирались на закате далеко от деревни, около озера. Там мы обретали покой в фиолетовых волнах сумерек. Душа моя в пламенной молитве возносилась к усыпанному звездами небу и внимала умиротворяющему безмолвию Бога.

Наум узнал об этих вечерях и вновь с яростью обрушился на меня.

Он был прав.

Разве не стал я воплощением тщеславия? Разве правильно было утверждать, что истиной владею я, а не Священное Писание? Можно ли доверять только себе? Я нуждался в очищении, я нуждался в помощи, в поводыре, даже в учителе. Мне надо было встретиться с Иоанном, чтобы очиститься от грехов.

Я отправился в путь вдоль извилистого русла Иордана.

С каждым шагом дорога все больше заполнялась паломниками, поток людей тек быстрее, чем река. Они шли отовсюду – из Дамаска, из Вавилона, из Иерусалима и из Идумеи.

В ущельях нижнего течения Иордана стихийно возник лагерь: стояли палатки, горели костры, здесь собирались целые семьи, сотни мужчин и женщин.

Иоанн Смывающий грехи стоял по колени в воде, расставив ноги. Его силуэт вырисовывался на фоне скал, теснивших реку.

Длинные вереницы паломников спокойно и безмолвно тянулись вдоль берега. Над водами раздавались лишь хриплые крики каких-то птиц.

Иоанн был воплощением пророка: худой, бородатый, с взъерошенными волосами, в грязной одежде из верблюжьей шерсти. Вокруг него с жужжанием роились полчища мух, привлеченных ужасным зловонием. Его огромные глаза смущали своей неподвижностью. Его грубость выглядела такой вызывающей, что отдавала бахвальством. Я почувствовал себя униженным, я видел пародию на все то, к чему стремился, жалкое подобие моих самых высоких устремлений.