Евангелие от психопатов

– Что ты сказала, сучка?! – Бах! – Это на пол летят её краски, «Виндзор и Ньютон», их разноцветные брызги разлетаются по белым стенам маленькой столовой как праздничное конфетти. Салют образованию! Виват, жизненный опыт.

– Я сказала, что ты – скотина, – повторила Катерина, приподнимаясь над столом.

      Его удар по её лицу разражается новым фейерверком, и вот, Катя видит множество серебряных звёздочек перед глазами, – теперь это уже механическое раздражение её сетчатки и повреждение зрительного нерва.

– Повтори! Буду тебя учить уму-разуму, раз не научили, как разговаривать с мужчинами. Повтори! – Серая Голова яростно смотрит на жену, синие глаза горят негодованием, алые маки возбуждения расцвели на щеках, от которых ей даже на расстоянии пахнет кремом для бритья фирмы «Искусство остроты».

– Повтори, я сказал! Кто я?

– Скотина ты, – он здесь, чтобы Катя училась настаивать на своём. Она нагнулась, чтобы поднять с пола свои краски, но снизу её встретил новый удар, теперь серебряный фейерверк рассыпался сотней звёзд со стороны правого глаза. В носу резко запахло кровью, и тут же тепло заструилось по передним зубам. Сначала это не больно. Боль догнала минут через пятнадцать.

Катерина оказалась в ванной, нагнувшись над раковиной, сплюнула.

Капли алой крови упали на белый кафель, распустились роскошными астрами, потом растворились и исчезли. Она полоскала рот холодной водой, потом рассматривала в зеркало. Повреждения не очень сильные, кровь лилась потому, что мягкие ткани щеки разбились о края зубов по его ударами.

      Ничего страшного, это скоро заживёт. Катя взяла свою парку с надписью «Диснейленд. Всегда в твоём сердце» и вышла на улицу. Проходя мимо столовой, она видела, как за столом, сияющим алой раной пролитой акварельной воды, сидел Серая Голова и, читая что-то в планшете, ел картофельное пюре прямо из кастрюли, неловко черпая его большой ложкой, зажатой в кулаке. Он сделал вид, будто не заметил жену.

      Опустились сиреневые сумерки. Остывающий воздух веял пронзительной свежестью перечной мяты. Катя закурила. Честный и горький привкус сигареты у неё на языке, в горле. Курилось легко. Она выпустила дым из носа, и сразу перестало пахнуть кровью.

– Малыш, ты собираешься извиняться? Еда очень вкусная. – Голос Серой Головы звучал гнусаво и неуверенно.

Оба они понимали, что Кате нужно учиться настаивать на своём.

Менты и пончики

Сержанта полиции Винсента Берри мучила пульсирующая головная боль. Кондиционер не работал, воды в его бутылке оставалось совсем немного, буквально на два глотка. Превозмогая боль, отдающую под надбровные дуги, Сержант Берри поднял глаза и посмотрел на часы. Минутная стрелка неумолимо приближалась к двенадцати. Аллилуйя. Ещё десять минут этой муки, и можно идти на перерыв. Прочный картонный стакан, до краёв наполненный отменным кофе с молоком и три-четыре глазированных пончика гарантированно снимали его головные боли, каждый раз.

– Послушай, – усталым, но миролюбивым тоном он обратился к заплаканной девушке, сидящей напротив него, теребящей и выкручивающей мокрую от слёз бумажную салфетку, – я-то тебе верю, но только моего мнения мало. Нам нужно, чтобы это дело захотел взять прокурор. А он, скорее всего, откажется. Свидетелей у нас нет? Нет. Пятна на шее есть, но ты их сама могла себе поставить. Понимаешь?

Девушка в очередной раз залилась слезами. Сержант Берри, сморщившись от боли, вновь взглянул на часы. Оставалось восемь минут. Он подвинул к девушке коробку с бумажными салфетками, поднялся и похлопал её по плечу. Это вышло немного неуклюже, сержант смутился и сел на своё место за маленьким деревянным столом.

– Ты видишь, в чём тут дело, – продолжал Берри, подглядывая на девушку, которая вызывала в нём больше раздражения, чем сочувствия, – всё дело в самом процессе, в правилах игры, так сказать, – довольный своей компетентностью, сержант вновь взглянул на часы и залпом выпил оставшуюся в его бутылке тёплую воду. Сегодня, пожалуй, он возьмёт стакан кофе не на двенадцать, а на шестнадцать унций и четыре свежих пончика, покрытых ароматной шоколадной глазурью и начинённых до отказа нежным сливочным баварским кремом. Сержант Берри прищёлкнул языком и вернулся к теме домашнего насилия.

– Нам нужно было бы выступить перед присяжными, чтобы и они поверили тебе. Но этого не будет, понимаешь? Там шесть из двенадцати присяжных будут мужиками, которых уже самих обвиняли в домашнем насилии, на ровном месте, ни за что, понимаешь? Отомстить, если изменил. Испортить репутацию. Ребёнка отобрать, чтобы наказать.

Девушка громко всхлипнула. Сержант Берри спохватился:

– Нет, я не говорю, что ты тоже такая! Но, просто, в следующий раз, ты вызывай полицию прямо домой. Ты не иди сюда сама, ты звони нам. Мы приедем, всё осмотрим и обязательно найдём дополнительные улики.

– Но он разбил мой телефон! – с отчаяньем вставила девушка.