И вот тут дыхание ее точно перехватывает. Об этом она даже подумать не могла – и не смела. Какие, к лесным и речным демонам, мерки? В руки себя взять нужно быстро, и все же это невероятно сложно. Саша считает мысленно до пяти, вдыхая, и до восьми, выдыхая – до и после выдоха на четыре счета задерживает дыхание. Стянуть свитер, снять джинсы, вдох-задержать-выдох-задержать… Она обещает себе, что вознаградит себя чем-нибудь вкусненьким, если сумеет остаться спокойной все это время. Обещает ровно до того момента, когда прохладный пластик портновского сантиметра касается кожи над ключицей, а совсем рядом – теплые пальцы.
– Дыши, Сань, – Ваня смеется у нее за спиной, и она бы сказала, что у него тоже пальцы подрагивают, но не доверяет собственным глазам, потому что у самой дрожат коленки. – Я понимаю, не так тепло, как одетой. Сейчас закончу, оденешься и будешь греться. Я тебе даже чаю сделаю.
– Буду очень признательна, – бурчит она в ответ, усилием воли давя дрожь в кончиках пальцев. Вдох. Задержать. Нет, вкусненького вознаграждения она явно не заслужила. Выдох кажется безумно долгим. – Долго еще?
– Да не, – его голос легкий, в нем почти звучит легкомысленность, и ей бы хотелось ощущать то же самое. Сложно, правда, когда пластиковая лента скользит по груди. – Больше половины уже есть. Надеюсь, ты не изменишься сильно до выпускного.
– Постараюсь не меняться, – обещает она со смешком. Не то чтобы ей было особо до смеха – не дрожать бы. – Ты когда-нибудь пробовал вот так вот стоять столбом? Мне хочется что-нибудь пнуть.
– Так и запишем, долгое время без движения пробуждает в подопытной номер один агрессивные наклонности, – он смеется у нее за спиной, и его дыхание обжигает ей кожу между лопатками, когда он немного наклоняется, сантиметром обвивая ее бедра. – Держись, скоро спрячешься от холода.
Мурашки у нее не от холода вовсе, но об этом ему лучше не знать. Саша вздрагивает от неожиданности, когда дверь в его комнату раскрывается, и прикрывает грудь ладонями, поворачиваясь – пока Ваня был сзади, еще можно было позволить себе этого не делать, но соски проступают сквозь тонкую ткань, не то от прохлады, не то от повисшего в воздухе напряжения, и их лучше не демонстрировать. Даже тете Лене, что в дверях стоит, улыбается так, что от одной ее улыбки теплее становится.
– Девочки сказали, что вы вдвоем ушли, – заявляет она, взглядом их окидывает. – Я чай заварила, и шарлотка почти готова. Пошла вас искать, а вас и нет. Не дело. Вань, ну ты чего Сашеньку мучаешь, холодно же так стоять!
– Да я уже почти закончил, – бурчит он в ответ, наклоняется, от ее талии вниз ленту сантиметра пустив. – Саш, ты какой длины хочешь платье?
– Длинное, – она смеется, с ноги на ногу переступая. – Теть Лен, мы сейчас придем, точно-точно.
– Ты-то, может, и придешь, – теть Лена руки скрещивает на груди непреклонно, – а этот лоботряс забудет, он же весь в отца. Нет уж, тут постою, подожду вас. От меня не убудет.
Уже потом, гораздо позже, сворачиваясь под одеялом, между уже заснувшими Настей и Соней, Саша думает, что хорошо, что тетя Лена пришла. Иначе кто знает, каких глупостей она могла бы натворить? Ей снится этой ночью, что в сугробах, которые рядом с их домом, вырастают маргаритки, и она собирает охапку, свивает в венок, но стоит ей шагнуть на порог дома с ним в руках, за собой оставляя на снегу цепочку следов босых ног, как звенит будильник, заставляя проснуться. Саша чай с несколькими цветочками шалфея заваривает, добавляет в чашку пару ложек меда с имбирем, зевает нещадно, пока варит кофе для Вани и дяди Андрея, и лишь затем идет будить девчонок – остальные, она знает, проснутся сами. Ей нравится тишина, царящая в доме в те утра, когда ей удается проснуться первой, нравится бродить по поскрипывающим изредка полам так, чтобы ни звука не раздавалось, нравится наполнять кухню запахами завтрака, пусть это даже банальнейшая яичница.
Не нравится ей то, какая вакханалия творится в школе, когда они до туда, наконец, добираются. Все красное, и розовое, и все дарят друг другу цветы и сердечки, и кто-то уже хвастается их количеством – и это уроки еще не начались. Саша девчонок отправляет на уроки, падает за свою парту, едва зайдя в класс, и зарывается со стоном лицом в ладони. Она ненавидит день влюбленных всем своим сердцем, вот только кто бы ее спросил? И напевающий что-то себе под нос с утра пораньше Ваня, громогласно объявивший на всю кухню, что вернется поздно, потому что будет праздновать с Аленой, лишь усилил ее ненависть к этому дню еще до того, как она вышла из дома, до того, как попала в это все в школе. И вот в этом ей проводить остаток дня? На уроках сосредоточиться получается с трудом, Светлана Владимировна даже делает ей замечание на химии, и выглядит при этом удивленной, будто сама не верит в то, что именно ей это говорит. И впервые за долгое время Саша рада выйти из школы, рада, когда уроки заканчиваются, потому что это значит, что все это безумие осталось позади.