Эверлесс. Узники времени и крови

Я раньше считала, что это очередная байка отца, пока сама не увидела Призрака в переулке с тавернами, в которых спокойно заберут ваш последний час в обмен на выпивку – тела появлялись в сточной канаве каждую неделю. Жалкий человек провожал меня взглядом, когда я шла мимо, и его глаза, такие же запавшие, как и глаза старейшин Герлингов, заставили меня замереть на полпути. Они прожили слишком долго: он действительно напоминал призрака своей серой кожей и худым, похожим на скелет телом.

Горе, отпечатавшееся на его лице, грозило поглотить меня целиком. Я никогда больше не ходила в тот переулок.

До сих пор чувствую на себе его взгляд, пока смотрю на незнакомый каменный потолок. Проснувшись, я не сразу поняла, где нахожусь, и очень обрадовалась мягкому матрасу под спиной вместо обычного тюфяка на грязном полу коттеджа.

А потом, словно медленное весеннее наводнение, воспоминания нахлынули на меня: Лора забинтовала мои ноги, отвела в свою комнату, умоляя отдохнуть. Мой плач эхом отдавался в маленьком пространстве, пока я не свалилась на стеганое одеяло, пахнущее мукой, и не погрузилась в кошмарный сон. Лицо и горло болели от рыданий, ноги горели, но эта боль казалась ничтожной в сравнении с бездной, которая открылась в моей груди.

* * *

Лора жалеет меня и позволяет остаться в своей комнате, где я провожу первые сутки после смерти отца. Свернувшись под одеялом, я прислушиваюсь к радостному бормотанию слуг за стеной, разговорам о жареных птицах, о предпочтениях Королевы. Мой мир рухнул, а все поместье Герлингов только и думает, что о свадьбе Роана и Иды Голд.

Королева. Когда болтовня стихает, а ветер за окном успокаивается, готова поклясться, я слышу, как она ходит по коридорам надо мной.

В какой-то миг – не уверена, когда именно – я поднимаюсь с кровати с неясным желанием пройтись. Не думая, натягиваю халат и брожу по коридорам, придерживаясь только тех, что отведены слугам, чтобы не встретиться со стражей, патрулирующей Эверлесс по ночам. В движении я чувствую себя лучше, отвлекаясь от мыслей о папе.

Бинты Лоры на моих ногах развязались, и на белой ткани проступили красные пятна. Я сползаю вниз по стене, чтобы перевязать их, но у меня не получается. Руки трясутся очень сильно. Через ночную рубашку я чувствую ледяной холод каменных стен и пола. Был ли папа такой же холодный, когда умер?

– …Убили? Их всех? – шепчет голос. Я осматриваю коридор, но он тусклый и пустой, подсвеченный лишь мерцающими масляными лампами.

– Зарезали на дороге как псов, – снова звучит голос, он кажется мне знако́м. Я не сразу понимаю, что оперлась о стену рядом с той, что Роан звал шепчущей – местом, где из-за какого-то изъяна в архитектуре можно услышать разговоры в главном холле.

Я прижимаю ухо к стене.

Уверена, это голос Роана я слышу по другую сторону.

– Да, но Королева не хочет, чтобы кто-либо знал, – умоляет женский голос. – Роан, ты бы видел, как они гнались за нами. Кровососы убили бы меня, убили бы нас всех, если бы не Каро. Она пошла поговорить с кровососами и каким-то образом убедила их отпустить оставшихся. – Ее голос надрывается. – Королева отправила людей за ними, как только мы сюда добрались, но кто знает. – Она делает паузу, и я слышу быстрое, приглушенное «пока» и «спокойной ночи».

Зачарованная, я прижимаю ухо к стене, но там снова тишина. Голос мог принадлежать только Ине Голд, и она говорила о смерти. Нет, об убийствах. Мысли скачут в голове, я гадаю, что она хотела сказать. А потом вспоминаю бороздки на карете Королевы и пропитанные кровью подолы одеяний королевских слуг. Вывод напрашивается сам собой: на Королеву напали по пути в Эверлесс.

Сколько всего убитых? Какие еще ужасы принес приезд Королевы, кроме смерти папы?

Картины жестоких расправ всплывают в воображении, и, словно быстрый поток, воспоминание о смерти отца уносит меня. Я снова ощущаю почти физическую боль, как будто что-то внутри сломалось, подтягиваю ноги к груди и начинаю плакать, пряча голову между колен, чтобы заглушить звуки.

– Эй, – шепчет кто-то.

Роан.

Я должна вернуться в спальню, но оклик Роана похож на веревку, брошенную утопающему, тонкую и ведущую в никуда, и я не могу не ухватиться за нее.

– Привет, – шепчу я в ответ, голос дрожит от слез.

– Почему ты плачешь? – спрашивает он.

Я не могу говорить об отце. Не сейчас. Так что я рассказываю ему другую версию:

– Мое сердце разбито. – Надеюсь, Роан подумает, что я несчастная влюбленная служанка, плачущая по поклоннику, оставшемуся в деревне. Я просто хочу услышать его голос.

– Мне жаль, – звучит ответ Роана. Он делает паузу, а потом добавляет: – Я понимаю.

– Правда? – спрашиваю я дрожащим голосом. – Но ты… – я обрываю себя на полуслове. Глупо. Мне непонятно, как Роан или любой другой Герлинг может знать, что такое разбитое сердце, особенно когда он женится на дочери Королевы.

– Нет, продолжай, – просит он из-за стены. – Я что?

– Герлинг, – говорю я осторожно.

Любой мог бы понять по его акценту. Эти слова не выдадут меня. Надеюсь.

Он мягко смеется. Я хотела бы наклониться к этому звуку, закутаться в него, словно в одеяло.