Эверлесс. Узники времени и крови

– Виновен, признаю, – говорит он. – Но у нас, Герлингов, тоже есть сердца, знаешь ли.

– Иногда так не кажется, – мягко отвечаю я.

Роан вздыхает; звук его дыхания бежит по стенам ко мне, словно маленький ручеек.

– Знаю, – наконец говорит он. – Было намного легче, когда мы были младше. Тогда не было таких вещей, как разбитое сердце, или смерть, или что-либо подобное.

Неправда, думаю я. Мое сердце разбилось, когда Лиам заставил нас бежать из Эверлесса. Но молчу.

– Ты похожа на добрую девушку. Кто бы ни разбил твое сердце, он дурак. – Я закрываю глаза: если бы он только знал правду, то не говорил бы так. – Могу я что-то для тебя сделать?

Улыбка сама собой появляется на губах. Голос Роана – словно целебная мазь.

– Просто продолжай говорить, – шепчу я в ответ. – Что ты имеешь в виду, говоря, что было легче, когда мы были младше? – я добавляю последнюю часть, желая проверить, не забыл ли он меня.

– Хм, – могу представить выражение лица Роана прямо сейчас, его озорную улыбку, когда он вызывает воспоминания о диком детстве. Нашем детстве. – Ну, жизнь состояла из игр. Я в основном бегал с детьми слуг, знаешь ли. Я не презирал – не презираю их, как брат или родители.

– Моя… кузина всегда рассказывала, что он дразнил ее, – говорю я, осторожно подбирая слова. – Лиам, я имею в виду. Он называл ее ведьмой. – Я слышу горечь в собственном голосе.

– Не сомневаюсь, – он вздыхает. – Мои родители положили конец нашему общению со слугами после пожара.

Мое сердце сжимается; внезапно мне становится страшно, но я продолжаю:

– Пожара?

Он медлит.

– Думаю, мы играли в «захвати недельную монетку»… или нет, в «Лису и Змею», когда старая кузница загорелась.

Он больше ничего не говорит, но я и так помню.

– В «Лису и Змею», – шепчу я.

– О, – смеется Роан, – эту игру придумала девочка-служанка. Один человек изображает Лису, другой – Змею. И Лиса охотится за Змеей.

По телу пробегают мурашки: той девочкой-служанкой была я.

Я не успеваю ответить, потому что с противоположной стороны доносится приглушенный голос.

– Кто-то идет, – шепчет он. – И лучше, чтобы никто не видел меня разговаривающим со стеной. Надеюсь, твое сердце скоро излечится.

– Я тоже на это надеюсь, – шепчу я в ответ, хотя то, что он говорит, невозможно. – Спокойной ночи, – добавляю я, но, кажется, он уже ушел и коридор снова безмолвный. Радость от разговора смешивается с горем внутри меня. Это лишь капля в море, но в такой момент она стоит целого мира.

10

На следующее утро я неуверенно захожу в кухню. На мне черное простое платье, которое подготовила Лора. Хинтон с подносом в руках сразу же бросается ко мне. На подносе хлеб, сыр и чашка чая. Я сажусь с ним за боковым столом и молча ем. Мои чувства притуплены: сплетни кухонной прислуги кажутся неясным далеким шумом, вкуса еды я тоже не чувствую.

– Моего отца тоже убили, – говорит Хинтон через некоторое время. Его голос тихий, глаза прикованы к узору древесины на столешнице. – Его звали Кормер. Он был извозчиком лорда Лиама… раньше.

Я вздыхаю, и Хинтон искоса смотрит на меня. Я знала Кормера: статный, сильный мужчина с волшебной способностью успокоить любую лошадь, всегда готовый пошутить или рассказать историю. Неужели Лиам его убил?

Должно быть, вопрос написан на моем лице.

– Капитан Айван, – Хинтон снова переводит взгляд на столешницу и продолжает со злобой в голосе: – После того как отец подготовил ему упряжку лошадей, тот проиграл на скачках лорду Вистану с востока. Капитану это не понравилось. И отец поплатился.

В моей памяти всплывают старые сплетни из Крофтона: извозчик Герлингов, которого после проигрыша на скачках привязали сзади к карете и волочили по земле, пока он не умер. На секунду собственное горе отходит на второй план, и я в ужасе смотрю на мальчика.

Я всегда знала, что порядки в Эверлессе жестоки и деспотичны: если ты стал бесполезен, постарел, заболел или потерял конечность, Герлинги выкинут тебя в мгновение ока. Но сейчас это место стало еще более мрачным, чем во времена моего детства. Я наклоняюсь к мальчику, обнимаю его и не отпускаю некоторое время:

– Сочувствую.

Через мгновение Хинтон вздрагивает, словно хочет прогнать воспоминания.

– Это было очень давно. В любом случае я хотел сказать тебе: займись чем-нибудь. Хуже, когда остаешься наедине с собой. – Он протягивает мне руку. Монета, которую я дала ему два дня назад в обмен на безопасный выход папы из поместья, блестит на его ладони. Я вижу, как дрожит его рука.

Вместо того чтобы забрать у него монету, я протягиваю руку и закрываю его ладошку.

– Ты так много для меня сделал, – говорю я и убираю прядь выбившихся волос за ухо. Я действительно так думаю.

Он качает головой. Его глаза – все еще такие живые после всех потерь – полны слез.

– Я так сожалею, Джулс, – говорит он, роняя голову на грудь. Я знаю, что он думает: это моя вина. Я читаю свои собственные мысли на его лице.

Затем прижимаю его к себе.

– Ты сделал все правильно. Он сам выбрал свой путь. – Если я что и знала об отце, так именно это. – Никакие твои слова или действия не заставили бы его изменить решение.