Эверлесс. Узники времени и крови

Я скажу тебе это при встрече, но если все же не успею, позволь мне повториться: держись подальше от Эверлесса, держись подальше от Королевы. Я не могу объяснить, только не в письме, которое может попасть в руки кому угодно, но рядом с ее величеством ты в опасности. Знаю, у тебя должно быть столько вопросов, Джулс, но, пожалуйста, поверь мне.

Прежде чем уехать в поместье, ты сказала, что нуждаешься во мне, но это не так. Ты сильная, храбрая, добрая, и я знаю, что ты продолжишь идти вперед, когда меня не станет. Каждый день, каждый час, отданные мной, того стоили. Я лишь желал бы увидеть, какой прекрасной женщиной ты станешь.

Знай, ты моя дочь, а я твой отец, хоть и не родной. Никогда не забывай этого. Храни наш секрет и будь в безопасности. Люблю тебя.

Папа

Я брожу по закоулкам Крофтона, как сумасшедшая, избегая главного рынка, хотя мне и хочется повидать Амму. Тэм может чуть дольше подождать у телеги. Очень холодно, несмотря на солнце, висящее в безоблачном небе, но от мысли о том, чтобы зайти в магазин или таверну и притворяться, что ничего не случилось, мне становится плохо.

Ноги, еще не полностью зажившие после того, как я босиком пробежалась к озеру, разъезжаются на грязном, тающем снегу. Несколько людей бросают взгляды в мою сторону, проходя мимо, но отворачиваются, обходя меня. Очевидно, они боятся меня так же, как я когда-то боялась Призрака. Должно быть, они видят безумие на моем лице, ведь горе забрало мой человеческий облик.

Я сжимаю папино письмо в руке. Строчки всплывают в голове, словно припев песни: Я не твой отец по крови или закону. Я не твой отец по крови или закону. И образы, описанные Хинтоном, – пятна на папиных руках, пустой взгляд, лишенный времени.

Его слова звучат здраво, это не слова человека, сошедшего с ума. Хотя я не понимаю, но чувствую, что в каждом предложении и завитушках чернил скрывается ужасная правда.

Я ощущаю его руки на своих плечах, сильную хватку, когда он требовал, чтобы я немедленно покинула Эверлесс, но потом понимаю, что это мои руки, мои собственные пальцы впиваются в тело. Я дрожу, но вовсе не из-за холода.

Мешочек кровавого железа на моем бедре тяжелый, словно свинец. Еще одна загадка. Может, Дуэйд ошибся и папа копил кровавое железо, но почему он не использовал его, чтобы спасти себя?

Кто-то окликает меня:

– Джулс!

Знакомый голос. Амма. Я разворачиваюсь.

Подруга спешит ко мне по переулку, пробираясь через поток людей с опущенными головами и поднятыми до ушей воротниками. В подмышке зажат перепачканный кровью рабочий фартук. Она останавливается в нескольких шагах, протягивает руки, чтобы обнять меня, а потом отступает, внимательно изучая мое лицо.

– Джулс, – шепчет она, – что… – Краска покидает ее лицо. – Что-то случилось в Эверлессе?

Я не могу говорить, но из-за ее сочувственного взгляда слезы снова начинают литься. Несколько секунд она в ужасе смотрит на меня. А потом берет под локоть и ведет к ближайшему дверному проему, где мы становимся близко друг к другу. Она обнимает меня, прижимает к себе. Мой голос все еще слаб, так что я просто даю ей почитать письмо.

Она пробегает по нему глазами, и в них появляются слезы.

– Должно быть, он продал свое время, – потрясенно шепчет она. – Сочувствую, Джулс.

Мой голос, хриплый от рыданий, дрожит, когда я говорю.

– Тут нечто большее, – хриплю я. Но следующие слова застревают в горле. Как мне объяснить Амме правду, что он провел свои последние часы, отправившись в поместье, а потом, когда я проигнорировала его просьбу вернуться домой, попытался зачем-то проникнуть в хранилище Герлингов. Что из-за этого он умер за стенами Эверлесса, а рядом был только Хинтон, незнакомый ему мальчишка.

Боюсь, она рассудит как Лора: разум вытекает из вен вместе с годами.

– Он нужен мне, – говорю я вместо этого, и слова превращаются во всхлип.

Она притягивает меня к себе. Теперь, когда я ближе к ней, чувствую запах крови животных, но это неважно: она – земля, а я – утопающий. Я снова разражаюсь рыданиями, и они эхом отдаются в узком переулке, пока у меня не остается сил даже плакать. Амма все еще держит меня в объятиях, а улица вокруг нас постепенно пустеет.