С конца 70-х годов Женя серьёзно задумался о вступлении в союз и стал планомерно двигаться к цели, взяв курс на максимально возможное сближение с организацией, объединявшей почти все профессиональные композиторские силы страны. Я выразился: максимально возможное сближение. Да, эта «возможность» определялась, как правило, формальным наличием диплома о композиторском образовании. Если такового у композитора не имелось, то его вступление в творческий союз рассматривалось как исключительное явление. Тем не менее в союзе подобных исключений было немало, особенно в стане песенников. К тому же инициатива на привлечение Мартынова к работе этой мощной и авторитетной организации исходила и из самого Союза композиторов: Женю стали всё более активно приглашать в концерты, организуемые песенной комиссией и Бюро пропаганды советской музыки, от чего эти концерты, разумеется, хуже не становились, а интерес к ним у публики увеличивался. Заслуженная популярность песен Евгения Мартынова постепенно делала своё дело в композиторской среде: как профессионала Женю признали практически все песенные авторитеты, почтенно здоровавшиеся с братом за руку и при встрече осыпавшие его комплиментами. Но до подачи заявления о приёме в союз дело дошло только в 1981 году, а реальное движение этого дела началось лишь в 1983-м.
Рекомендации на принятие Евгения Мартынова в члены творческой композиторской организации написали Марк Григорьевич Фрадкин и Никита Владимирович Богословский, довольно тепло относившиеся к Жене и его творчеству. Помню, брат рассказывал, что пригласили его однажды поучаствовать в шефском концерте где-то в Подмосковье (кажется, в Наро-Фоминске). Принимали участие все московские песенники-классики, и каждый должен был выступать лишь с одной песней. Дошло дело до Мартынова. Спел он «Алёнушку»… И неужели когда-либо и где-либо брата могли отпустить с одной песней?! Публика неистовствует, Женя то уходит за кулисы, то вновь возвращается поклониться. Аплодисменты и выкрики из зала – «Яблони!.. Лебединую!.. Соловьи поют, заливаются!..» – не смолкают уже около пяти минут. Брат садится наконец за рояль и под свой аккомпанемент выдаёт «Лебединую верность». Восторг в зале пуще прежнего!
Тут к сцене из-за кулис решительно подходит Н.В. Богословский и тихо, но сурово молвит безуспешно пытающемуся откланяться маэстро:
– Прекращай немедленно! На тебя и так все обозлены, а ты их дразнишь ещё больше! Я тебя всячески хочу приблизить к союзу, ты же, как мальчишка, сам себя от него отдаляешь!
– А я тут при чём, Никита Владимирович? – от волнения всегда чуть заикаясь, пытается возразить брат. – Вон что в зале творится! Не отпускают ведь…
– Ты бы лучше поинтересовался, что за кулисами творится и что будет твориться на твоём приёмном обсуждении! Там теперь тебя быстро «отпустят», ещё пинка под зад дадут за такие концерты!
– Да я-то уже давно ушёл… Только, слышите, ведущая опять на сцену вызывает.
– Женя! Уходи, пока не поздно, от греха подальше!.. Вот так-то будет лучше… А в зале поорут-поорут да перестанут. И ведущую твою не задавят, не бойся. Не им вступать в Союз композиторов, а тебе…
«А зачем вообще нужно было вступать в союз? – зададутся вопросом некоторые читатели. – Ведь можно же творить и без него, и вне его».
Действительно, Бах, Моцарт, Рахманинов не были членами творческих союзов, а музыку сочиняли не в пример, а словно в назидание всем «членам» (не в обиду никому будет сказано). Но у каждой эпохи свои законы и правила. Творческие союзы – это не только продукт Сталинской деятельности. В том или другом виде подобные организации сейчас действуют во всех странах, где существует профессиональное художественное творчество. Внешнее отличие таких организаций в одной стране от им подобных в других странах определяется двумя основными факторами: уровнем государственного идеологического диктата на творческие союзы и степенью той же государственной материальной поддержки, оказываемой союзам в целом и их членам в отдельности. В СССР на протяжении всего времени существования единых творческих союзов, пришедших на смену многим «раскольническим» организациям 20–30-х годов, оба этих фактора, как и всё в сверхдержаве, действовали в режиме «сверх»: почти абсолютная заидеологизированность и исключительно государственные источники материальных ресурсов. Быть вне союза практически обозначало: «пока» не в союзе, но имею высшую цель – стать его членом; или «уже» не в союзе, потому что изгнан из него коллегами как недостойный и развратившийся.
Когда мы в 70–80-х годах приходили, полные надежд, со своими сочинениями в редакции и на худсоветы, первое, о чём нас спрашивали, было:
– Вы член Союза композиторов?
Хотя по нашему возрасту и так было понятно, что «нет», этот вопрос неизменно задавался с надлежащей строгостью, чтобы сразу поставить молодёжь на своё место. И далее следовало почти соболезнование:
– Плохо. А песни ваши – на стихи членов Союза писателей?.. Не знаете?.. Так не знаете или не членов?..