Примерно тогда же (теперь не вспомню – до оренбургской Жениной поездки или после неё), придя вечером к брату в гости, я застал его в совершенно неприглядном состоянии. Он почти голый лежал на полу в прихожей и стонал, словно никому не нужный и всеми забытый, тело его было покрыто аллергическими красными пятнами. Положив брата на кровать и отогнав пытавшегося пошалить Серёжку, я спросил Эллу, что произошло с мужем или между ними? Супруга ответила, что Женя приехал после какого-то выступления и последовавшего вслед за тем банкета выпившим и, чтобы он в таком состоянии не ходил «над душой» и не жаловался, что его от выпитого «мутит», она убедила его принять димедрол и заснуть (как делала и раньше), а ему на этот раз, видно, димедрол «пошёл не впрок»…
На мой недоуменный вопрос, зачем же алкоголь смешивать с транквилизаторами, ведь такое соединение может оказаться непредсказуемо опасным и токсичным, последовал ответ:
– А что? Он бы всю ночь бродил по квартире и стонал, что ему плохо!..
Я, недолго думая, позвонил своему верному врачу Тамаре Фёдоровне Вишневской, рассказал ситуацию. Она мне тут же объяснила, какие лекарства из имеющихся следует принять и какие процедуры проделать, добавив грустно:
– Ох, ребята, не бережёте вы своего Евгения!..
Через полчаса, пришедший в себя после предпринятых по совету доктора оперативных мер, Женя тихо сказал мне:
– Юра… Я после себя Элке ничего не оставлю, она меня не любит. Я умру – и всё тебе завещаю…
– Довольно молоть чушь! – оборвал я брата. – Ишь, в покойники уже записался, завещания сочинять надумал! Давай, мол, валить всё с больной головы на здоровую!.. Если перебрал немного, пойди в туалет вырви – и страданиям конец. А ты семье покоя не даёшь, димедролы с седуксенами пить повадился. В наркоманы заделаться хочешь?
– Да, всё ты правильно говоришь, – зевнув, выдохнул Женя. – Ну ладно. Буду спать. Завтра созвонимся…
Мотивы трагического предчувствия слышны и в творчестве брата. Взять, к примеру, одну из его последних песен «Сочиненье на тему», так и не исполненную им публично. Когда Женя впервые показал мне эту песню, я особенно удивился её фортепианному вступлению, проигрышу и заключению: настолько они были мрачными и тяжёлыми. Драматизм и трагизм имел место в Женином творчестве всегда, но никогда не был безнадёжно-обречённым и беспросветным. Вспомнить хотя бы «Балладу о матери», «Колыбельную пеплу», «Лебединую верность», «Письмо отца», даже «Заклятье». Во всех этих песнях жизнь всё-таки побеждала несмотря ни на что, и это слышалось прежде всего в музыке – её мелодике, ритмике, гармонической основе. Во вступлении «Сочиненья на тему» я сразу услышал «похоронный марш» и не замедлил высказать это брату. Он, улыбнувшись, согласился с моим замечанием и попросил совета, как бы уйти от ненужной аналогии. Быстро, по существу ничего не трогая в материале, я изменил регистр и фактуру всех инструментальных отыгрышей в песне, придав им более светлое и облегчённое звучание, – слушать стало не так тяжко. Но, хоть Женя принял все мои замечания и исправления, песня как таковая была явно не мартыновского – солнечного – духа, и сам автор это понимал, не зная, что с ней дальше делать. Одна только литературная основа песни уже говорит сама за себя: тот факт, что стихи Николая Доризо столь взволновали брата и заставили положить их на музыку, свидетельствует о многом в душевном состоянии композитора.
Приведу эти стихи, ставшие литературной основой неисполненной Жениной песни, полностью.