Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара

Факт обращения Жирара – не секрет; менее известно, что оно стало результатом опыта, который Жирар пытался объяснить всю оставшуюся жизнь. «Опыт обращения» не всегда приводит к смене религии, и не всякое религиозное обращение уходит корнями в измененное состояние сознания, но для Жирара обращение и измененное состояние сознания шли рука об руку. Этот водораздел знаменует превращение Жирара из умного, многообещающего литературного критика в человека, занятого гораздо более глубокими вещами. Такое не мог предугадать никто, а меньше всего – он сам. «Обращение – форма уразумения, понимания»177, – сказал он; обращение – это не только единичное событие, но и процесс, который Жирар пытался осмыслить до конца своих дней. Сам Жирар проявлял по этому вопросу большую замкнутость, если учесть, сколь громко люди обычно кричат о своем религиозном обращении. «Я никогда не говорил о своем обращении, потому что мне казалось, что говорить об этом трудно, как-то неудобно, а тема слишком опасная, чтобы подходить к ней близко»

178, – сказал он в 1990 году. Затем внес поправку: «Слово „опасный“ – чересчур сильное. Я имел в виду, что моя христианская вера препятствует распространению миметической теории, ведь ученые нынче считают, что их долг – быть противниками религии и не подпускать ее близко»179

.

И вот как все случилось: «Осенью 1958 года я работал над книгой о романе – над двенадцатой и последней главой, озаглавленной „Концовка“. Я думал об аналогиях между религиозным опытом и опытом прозаика, обнаружившего, что он все время лгал, лгал в интересах своего „Я“, а это „Я“ в действительности складывается из тысячи неправд и больше ничего, скопившихся за долгий срок, в некоторых случаях нагроможденных огромными пластами за всю жизнь».

Он обнаружил, что в эту самую минуту проходит через тот же опыт, который ранее описал в книге. «У прозаиков религиозный символизм присутствовал в зародыше, но в моем случае он начал делать свою работу сам собой и воспламенился спонтанно», – сказал Жирар. Он никогда не разъяснял, что конкретно имел в виду этой загадочной фразой, ведь, находясь в пространстве и во времени, крайне нелегко описывать события, происходящие вне пространства и времени. Однако у него отпали все иллюзии касательно того, что с ним творилось, и он впал в замешательство. «Я гордился тем, что я скептик. Мне было бы трудно вообразить, что однажды я стану ходить в церковь, молиться и так далее. Я кичился собой, меня переполняло то, что в старых катехизисах обычно называлось „любочестие“»180.

В его объяснении чувствуется, что он осторожничает. Возможно, он уже отбросил попытки разгадать событие, которое почти все, судя второпях, истолковывали неверно. Неправильно понял Жирара и священник-ирландец в Балтиморе, когда тот впервые с детских лет пошел исповедоваться. Опыт, пережитый им, изменил все, но, пожалуй, в первую очередь – книгу «Ложь романтизма и правда романа».

Сандор Гудхарт, друг и коллега Жирара, спустя примерно десять лет после описываемых событий общавшийся с ним ежедневно, рассказал мне, как эти события повлияли на «Ложь романтизма» и изменили взгляд Жирара на писателей, рассмотренных в этой работе. Заодно Гудхарт припомнил свои студенческие годы и те рационалистические объяснения, которыми прикрывались, чтобы не воспринимать всерьез литературные сцены обращения на смертном одре: «Вот как это всегда изображали: „Писатели это пишут, но исключительно потому, что боятся с минуты на минуту умереть, бла-бла-бла, – следовательно мы по большому счету не можем воспринять это всерьез“». Жирар сказал Гудхарту, что был того же мнения. «Но затем личный опыт вдруг надоумил его, что в этих произведениях происходит что-то серьезное». Жирар взглянул под новым углом на концовки романов, о которых писал книгу, и в ходе этого переосмысления попытался более кропотливо рассмотреть этих писателей по тем правилам, которые они сами же и диктуют. Необходимые для этой работы доказательства ему подбросила собственная его жизнь.

Он переделал заключительную главу и, наверно, какие-то другие куски в книге, в остальном уже завершенной: переписал их, вплетая новое понимание вопроса. Он отчетливо увидел, что писатели описывали процесс своего освобождения от опосредованных, «треугольных» желаний. Исходя из этого нового понимания, они сделались своими сюжетами в каком-то новом смысле, обретя прежде недостижимую мудрость. Побег из тюрьмы на волю – фундаментальная идея великих романов, прочитанных Жираром: романов Флобера, Стендаля, Сервантеса, Достоевского, Пруста. Побег из тюрьмы на волю – и вдобавок еще одна мелочь.