Эворон

Уже растаяли в небе стремительные машины, а Павел все стоял на полевом аэродроме по колено в ромашках и не видел цветущего разнотравья кругом, ничего не видел — только меловое лицо Каева в застекленной кабине.

Вернулся один самолет. Пилот рассказал — Ваня не стал бомбить родную свою Жиздру, он выбрал цель на окраине станции подальше от домов — склад горючего — и не вышел из пике.

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

В эскадрилью Неверов прибыл за месяц до начала войны, после двухгодичной службы на СБ под Ленинградом и переучивания — осваивал новый бомбардировщик. Направили его сюда в качестве комиссара.

Учили, учили — и вот, своего самолета не было. Услышал он в чьем-то шепоте: «Наш безлошадный». Назвали его так добродушно. А Павел занервничал.

На рассвете 22 июня Неверов собрался за волнушками, крепкие вымахали волнушки в июне в рощице за аэродромом, к тому же приехала из Ленинграда на несколько дней Валя с Сергунькой белоголовым, он его давно не видел — соскучился до смерти.

Не удалось сходить с Сергунькой за волнушками. Из своего домика, на бегу затягивая ремень на гимнастерке, выскочил командир полка и приказал всем отправиться на аэродром. Боевая тревога.

Летчики не очень удивились. Боевая тревога, тренировочная — дело известное. Павел велел своим сидеть смирно в землянке, дожидаться его и поспешил на летное поле: служба. На аэродроме он с удивлением увидел уже размаскированные самолеты и сложенные штабелями бомбы. Командир эскадрильи выдал личное оружие. Через несколько минут на поле примчалась полуторка, тормознула с разворотом, из кабины — замполит полка:

— Война! Немцы уже бомбят наши города.

На эвакуацию родных дали час. Он сам отвез Валю и сынишку на железнодорожный разъезд, но поезда ждать у него времени не осталось.

— Паша, что ж теперь будет?

— Разберемся…

Сергунька злился и толкал кулачком маму — он впервые видел ее плачущей.

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

Летчики, особенно кто помоложе, часто просили его рассказать об истории «пешки», как окрестили сразу же свою новую машину. Да Неверов и сам любил это делать — он заметил, что рассказ о судьбе самолета вдохновлял и дисциплинировал людей. В этой стремительной машине, развивающей в пике невиданную скорость семьсот километров в час, словно заключено было некое грозное обаяние.

Он вспоминал свой полет к орочам — на «ПЕ-2» бы туда смотаться! Сколько времени понадобилось бы, минут пятнадцать-двадцать? А он тогда весь день тащился над тайгой…

На войне многое решают скорость, внезапность и натиск. Эти качества — почти уставные для летчика. Так вот, и «ПЕ-2» появился на свет благодаря скорости, внезапности и натиску.

Только перед самой войной конструкторскому бюро Владимира Михайловича Петлякова поручено было создать пикирующий бомбардировщик на смену СБ (скоростной бомбардировщик) — скорость того к 1941 году стала недостаточной. Ход срочных работ контролировал Сталин. Сорок пять дней было отпущено на изготовление чертежей.

Всего этого Неверов знать не мог — и не знал. Но был еще фронтовой фольклор, да кое-какие сведения доходили до передовой, обрастая подробностями, в которые хотелось верить. По ним выходило, что работали петляковцы днем и ночью, без отдыха. Через три недели после начала работ они уже показали Верховному готовый макет пикирующий машины.

В ней были заключены такие инженерные решения, что самолет оставлял далеко позади самый современный «Юнкерс-87». Был мощный двигатель, был необычный профиль крыла, было специальное приспособление, ограничивающее скорость пикирования. «ПЕ-2» мог на равных бороться даже с истребителями врага.

Началось серийное производство. В начале 1941-го машины уже поступили на вооружение летных частей. Мир не знал подобных темпов создания первоклассной боевой техники.

В том, какова она в деле, политрук убедился во время одного из первых своих вылетов. Звено на малой высоте подходило к аэродрому истребителей сопровождения, и в ларингофоне Неверова раздался голос штурмана:

— Товарищ политрук, разрешите выпустить ракеты.

— Разрешаю.

Сигнальные ракеты прочертили предвечернее небо. Но аэродром молчал. Может, не заметили сигнала?

— Штурман, повтори.

Истребители не поднимались.

Несколько секунд Павел размышлял. Инструкция запрещала ходить на бомбометание без сопровождения и прикрытия. Но лучше уж нарушить инструкцию, решил Неверов, чем сорвать боевое задание. В первые дни и недели войны предосторожности не очень-то принимали всерьез. И зря.

Он передал свой приказ по звену:

— Идем без истребителей.

Внизу — впервые увидел это — показались линия фронта, степь с островками рощ. Оттуда грянули зенитки и ударная волна швырнула его тяжелую машину в сторону. Бомбардировщик накренился. Павел, опершись на силу ударной волны, почти невольно выполнил фигуру высшего пилотажа — «бочку», да еще со смертоносным грузом на борту.

— Все целы? — спросил по звену. — Повторяю приказ: держим боевой курс.