Эворон

— Нервы мотают, — пояснил он. — На измор берут, пижоны.

— Снабженец? — спросил Иван Семенович.

— Академия наук, — зевнул кудлатый и снова опрокинулся.

— Ага, — сказал Иван Семенович.

Лязг и гам за окном звали на улицу. Иван Семенович взял палку и отправился на разведку, сторонясь нахальных «мазов» и «зилов», обходя ковшовые экскаваторы. Выхлопной дым на улице мешался с лесными запахами и с еще чем-то узнаваемым смутно, щекочущим ноздри — не узнавалось, на сопке дирижерскими палочками взметнулись краны. Полз от речки кисейный туман, в нем, как в пару, метались силуэты торопливых людей. Находившись и наглядевшись, Кочетовкин вернулся перевести дух. Кудлатый вскочил:

— Меня к телефону не звали?

Кочетовкин пожал плечами.

— Откуда звонок ждете?

— Из Новосибирска, откуда еще.

— Неблизко.

— Э, перестаньте! Общие отговорки. Они тоже на это ссылаются, а мне время дорого! Знаете, что я вам скажу? Вы только не возражайте, а слушайте: скоро мы такие поселки будем печь, как блины.

— Неужто? — спросил Кочетовкин. — Зачем?

— Вопрос полностью риторический, — он водрузил очки на нос и, сидя на койке, принялся делать гимнастику. — Вы в Братске видели хоть одну блочную котельную?

— В Братске?

— Именно. Нет там блочных котельных, можете не вспоминать! А здесь пожалуйста. Но это, поверьте, преамбула. Главное — дома. Дома же смехотворны.

Ошарашенный Кочетовкин оглядел на всякий случай комнату.

— Вроде неплохой дом…

— Э, папаша. Ничего, что я вас так? Благодарю. Вы, папаша, зачем приехали сюда, любоваться этим хламом?

— Да нет, вроде к сыну.

— Вроде сына не бывает. Так о чем мы? Да, о заводе!

— О каком заводе?

— По моему проекту. Нужен вам поселок на тысячу жителей? Получайте, завод выдаст его в разборе за две недели. На четыреста душ? За пятидневку! Пожалуйста.

— Уже есть такой завод? — заинтересованно спросил Кочетовкин и подвинулся поближе.

— Давно должен быть, — убежденно сказал ученый и босиком побежал к двери, высунулся наружу и крикнул: — Новосибирск не прорывался? Я на месте! Можно пойти еще дальше, — добавил он, усаживаясь к столу. — Заключайте со мной договор, и монтажный отряд устанавливает весь поселок, подчеркиваю — по вашему архитектурному замыслу, с учетом персональных вкусов — за месяц. И все! Сколько месяцев здесь убили на временный поселок?

— Год скоро будет…

— Вот! Умеете считать, когда захотите. Почему же раньше не считали? Думаете, мой завод — фантазия? Увы, целые улицы и села, созданные индустриальными методами, мы покупаем за валютку. Не накладно ли? Я подготовил, не один, конечно, записку в Госстрой.

— Помогло?

— Поможет! И тогда на севере, и здесь — на востоке, будем тратить десять процентов общего труда на создание жилкомплексов. На месте только монтаж, понимаете? Остальное на юге. По такому же принципу, в идеале, можно организовать и промышленное строительство. Но это дело завтрашнее. Нужна, скажу вам по секрету, железная дорога сюда, настоящая. Хватит, в самом деле, медвежьих углов… Вы что курите? Ого! Фабрика Урицкого. Из Европы приехали? Давайте знакомиться.

Блаженно затянувшись, кудлатый ученый размечтался:

— Я вот о чем думаю, Иван вы мой Семенович. Назрела техника в северном исполнении. На «Уралмаше» уже проектируют установку для кустового бурения в условиях вечной мерзлоты. Но это начало, смею уверить. Автомобили, трактора, скрепера северной экипировки — не хотите? Будут! Все здесь будет через десяток лет, вот увидите.

— Я-то вряд ли увижу.

— Ну сын ваш увидит, какая разница? Вездеходы будут на резиновых шарах, чтоб тайгу не калечить.

— Прямо из «Техники — молодежи», — улыбнулся Кочетовкин.

— Именно что. Техника для молодежи, — не совсем расслышал ученый. — Наша с вами техника в музеях уже.

В четыре прибежала Сережина бригада. Повели Ивана Семеновича к Ольге Николаевне — она в четыре руки с Зоей Дмитриевной налепила пельменей, и зреет грандиозный пир. Звали с собой ученого, тот с досадой отказался: Новосибирск, вот-вот дадут Новосибирск!

— Нужен телефон в северном исполнении, — заметил Кочетовкин, покидая комнату.

— А что! — ответил ученый. — Мысль!

На улице, рядом с парнями, Иван Семенович наконец узнал, вспомнил щекочущий ноздри запах — чистый и пресноватый, как у речной воды, запах «хе-бе» и хозяйственного мыла — запах его молодости.

2.

…Больше всех орал Сережа, сладость главная.

Ясноглазая Калерия в сиреневом халате глянула в дверной глазок, смешалась и шепотом сообщила в глубину квартиры:

— Митенька, к тебе!

Сережа застал Соболева сидящим в глубоком болгарском кресле, в кружеве магнитофонных лент.

— Ага, это ты. Предупреждать надо, что зайдешь. Я по-домашнему, извини.

Калерия, оставив на паркете узкие, влажные, уже исчезающие следы своих ступней, притаилась на кухне. Начальник СУ тяжело поднялся, развел локти в стороны, как бы распрямляя сутулую спину. Подумав, вытащил из серванта две рюмки.

— Присаживайся, сейчас мы…

— Я не за этим пришел, Дмитрий Илларионович. Почему перегретая вода у нас сливается в речку? Это же… это же…