Эворон

— Дорог на стройке до сих пор нет. Какая техника выдержит? Заводская стоимость самосвала в десятки раз меньше цены всех его ремонтов у нас, капитальных и текущих. Это я тоже подсчитал. Начинать надо было с дорог… Разве не вы начинали «Эворонстрой»? Не вы определяли очередность работ? Что… что с вами, Дмитрий Илларионович?

Сережа вдруг уловил расплывающийся, нечеткий взгляд Соболева, устремленный вроде бы на него — и мимо. Тень гримасы скользнула по лицу начальника СУ. Выбежала из кухни, презрев конспирацию, секретарша Калерия в сиреневом шелке:

— Митенька, тебе плохо? Митенька…

— Уйди, — отстранил ее Соболев. — И этот пусть уходит, умник…

— И все, что вы можете мне сказать, Дмитрий Илларионович?

— Почему же… Сказать можно многое…

Соболев провел ладонью по глазам, освобождаясь от другого лица, как от наваждения. Лица, что двоилось и наконец совпало, отождествилось с Сережиным. Оно было знакомо до малой морщинки и ненавистно, как в тот далекий миг, когда вскинул он дуло «шмайсера»…

— Многое сказать можно. Но слов тратить не буду. Топай, милый, отсюда, чтоб глаза мои тебя не видели. Топай, а завтра придешь в контору извиняться. Не забудь поразмыслить до завтра, кто тебя бригадиром сделал и за какие заслуги.

Вот оно что! Неверов выбежал на лестницу. Когда его шаги затихли внизу, Калерия тихонько сказала:

— Не наделал бы он глупостей, Митенька! И я тут еще, почти в неглиже, не надо было ему открывать…

— Какого же черта открыла?

Устало прикрыл веки и добавил:

— Успокоится. Его нарядик у меня в сейфе. Успокоится.

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

Возможно и так. Но самому ему Неверов беспокойств добавил. Мальчишка, того не понимая, сболтнул словцо, колыхнувшее в памяти настрого забытое, — он сказал: «Линия фронта».

Думалось — покончено с этим.

«А вот и врешь ты, Митенька. Кто каждый день, каждую минуту знал, кожей ощущал, кто ты и кто — они? Кто выучил — как псалтирь! — приемы и ухватки предложенной жизни, овладел таинством, иначе не назовешь, блудословия, отлично понимая, что блудословие это — безотказное, острой заточки оружие и маскировочная одежда одновременно, позволяющие таиться и ждать, ждать и сражаться, как и положено воину во стане врагов? И разве ты не был воином, по крупицам — недобранным процентом, посланным ли в хлябь и запоротым бульдозером, обидной фразой, каждым незавинченным вовремя болтом — долбящим ненавистное здание?»

«Так-эдак, эдак-так»…

Мальчишка неглуп и пытается считать. Не поддается приручению и дрессировке, а хотелось бы, ох, мечталось… Прав он, изменилась, ушла вглубь, как зерно в почву, спряталась от нечутких глаз наша линия фронта, зря старался Эрих Утль, учил приемам эффективного рукопашного боя и обращению с компактной взрывчаткой. Все проще и сложнее, выходит, — надо уметь считать…

Баяндин зло засмеялся.

За окнами строительного управления, на холме, золотились стволы вековых сосен — островком давнего мира, покинутого им мальчишкой. Он любил этот островок посильнее, чем Сережа и вся неверовская братия, и потому не хотел оставлять его здесь, в наследство будущим жителям ненужного ему города.

Ему не дали срубить рощу, помешали. Зимой он примирился со своим бессилием: ретиво вмешались Пектин и Неверов. Опять Неверов! Неужто всю жизнь обречен он слышать дразнящее имя, наталкиваться на него, как на корягу в ночной тайге? Сейчас, когда четче стали контуры города, и сосны, оттеняя его, приосанились, он пожалел о своем малодушии. Надо было настоять! Не так уж опасен Пекшин…

Одного он не ожидал: опасности отсюда, от пекшиных и бузулуков, изнутри, из постигнутого им мира. Которому он не желал служить точно так же, как и миру Эриха Утля.

3.

Лето, пахучее и многоцветное лето в чаше, обрамленной хребтами. Струится, пенится над донными валунами река, висят над ее стремниной лазоревые стрекозы, тонко пищит над ухом комар, волнами шелеста гуляют по тайге верховые ветры, и не верится, что совсем рядом врубаются в тело гор стремительные штольни, искрится в лучах касочных фонарей заповедная порода, рушится в стальные горсти вагонеток — спешит к людям сокровенное нутро халдоми.

Готова к пуску первая очередь оловорудного комбината. Но в глубине долины уже найдены новые, сопутствующие месторождения, к ним начали тянуть временные дороги, а мечта — о настоящей, железной, что свяжет приамурские глубинки с Байкалом, с центром страны, и есть уже слух, что вышли в тайгу изыскатели трассы новой магистрали.

И тогда прорвется сюда, в Эворон, настоящий ветер.

Неверовская бригада добралась до последнего этажа своего дома. Намного раньше положенного срока добралась, хотя мало кто верил в это, когда потребовала она весной повысить ей нормы выработки, ужесточить план.

Многие в управлении восприняли желание бригады скептически: чудят ребята, молодость в жилах играет, план и так напряжен, обсчитан нормировщиками. Славы ищут — не иначе…