Еврейский камень, или собачья жизнь Эренбурга

В конце осени 1948 года по приказу Сталина ЕАК закрыли. Набор «Черной книги» рассыпали, гранки и рукопись исчезли в подвалах Лубянки. Музей в Вильнюсе перестал существовать, но материалы, как ни удивительно, вновь оказались у Эренбурга. Начавшиеся аресты, высылки и расстрелы исключали какую-либо работу по подготовке книги к изданию. Перед смертью Эренбург вел переговоры с агентством печати «Новости». После смещения Хрущева, к чему приложил руку и давний враг «Черной книги» Михаил Суслов, дела Эренбурга и Гроссмана стали совсем плохи. Суслов захватил место негласного вершителя судеб писателей и их произведений. Раньше сусловское самовластье ограничивал Хрущев. При главном идеологе-погромщике ни «Черная книга», ни стенограмма процесса над членами ЕАК не могли появиться в печати. Именно в то время он пророчил, что лучший роман Гроссмана «Жизнь и судьба» дойдет до читателя через 200 лет. Без его ведома Вадим Кожевников побоялся бы передать рукопись на Лубянку. Едва успел Суслов уйти в небытие, как «Жизнь и судьба» увидела свет за границей, а вскоре ее напечатал журнал «Октябрь».

Ирина Эрбург спрятала папки с материалами. Рукопись затем попала в Иерусалим и получила там жизнь на русском языке, правда, с купюрами. Часть текста была утрачена. Дважды «Черная книга» появилась в Киеве. В Вильнюсе ее набрали по сохранившейся верстке 47-го года.

«Я мечтал издать „Черную книгу“», — писал Эренбург. «Прошло больше сорока пяти лет, и эта мечта сбылась», — с горечью и торжеством замечает Ирина Эрбург в предисловии, к сожалению умалчивая, что полный текст публикуется все-таки не в России, не на родине Эренбурга, а в соседней стране. Поистине: хождение по мукам!

Бой — с кем?

Историк Илья Альтман в статье, предпосланной литовскому изданию, более подробно, чем Ирина Ильинична, останавливается на судьбе собранных Эренбургом материалов. Особенно ценно, что в статье приведены подлинные слова Эренбурга, закрепляющие драматические факты борьбы за публикацию «Черной книги». Эренбург в выступлении констатировал, что он не получил ответ на записку о содержании предполагаемой работы. Если учесть последующее, то молчание выглядело зловещим. Надо обратить внимание и на странную в условиях советской системы фразу Эренбурга:

— Мне кажется, поскольку предоставлена возможность составить рукопись, то вокруг напечатания скорее можно будет дать бой.

Эренбург говорил не в безвоздушном пространстве, не на ухо другу и не во время загородной прогулки. Он излагал мысли по поводу публикации в присутствии далеко не однородной аудитории. Несмотря на то что шла война, наблюдение за людьми, подобными Эренбургу, не прекращалось, а, наоборот, набирало обороты. Следили за связями, за устной и письменной речью, собирали отдельные высказывания, фиксировали информацию от источников. Кому Эренбург собирался дать бой? Идеологам из аппарата ЦК ВКП(б), абакумовским ищейкам, Щербакову и Жданову?

Бой — с кем? Кто препятствовал работе над книгой? По чьему распоряжению? Кто стоял за всем этим? Эренбург давно знал фамилию кукловода и ни на минуту не сомневался, что без него, без главного кукловода, ничего не делается, особенно в идеологии.

Любопытна временная раскладка длительного боя, который давал Эренбург противникам издания. Она убедительно подтверждает, что он собственным бесстрашным поведением активизировал тех, кто желал устранить его с общественной арены. Первым попытался добиться этого Александров по указке Сталина. Сражаясь на два фронта, Эренбург создавал у врагов «Черной книги», по преимуществу закулисных, иллюзию непонимания выставляемых ими требований, преподанных в виде намеков, пожеланий и рекомендаций. ЕАК, конечно, уступал давлению. Эренбург придерживался твердой позиции. Важно уточнить сей несомненный факт.

Нестранные совпадения