Exegi monumentum

Боря — как бы только одна половина какого-то целого. Одна часть. Скажем: аш — Н, пусть уж будет аш-два, Н₂. Да, сейчас он Боря Гундосов, Борис Павлович. Слесарь. Карбюраторщик и электрик высокой пробы, одаренный, талантливый, с абсолютным по-своему слухом. Не преувеличу, сказав, что он может поставить диагноз автомобилю, проходящему в толпе таких же автомобилей в час пик по Колхозной, положим, площади: де — у той сероватой «Волги», что движется от Красных ворот и сейчас перестроилась для поворота на Большую Спасскую улицу, впускной клапан третьего цилиндра сработался, мало-мало постукивает, хотя тут и нет ничего опасного, еще тысяч пять, а то и все семь пройдет. Но Н₂ само по себе — бессмыслица. Чтобы получилась вода, надобна одна частица и О: аш-два О, Н₂0, вода — результат предопределения. Так и личность есть целое, составляю­щееся из различных ее воплощений — индивидуальностей. Боря нынешний — седьмое воплощение Бори; дух его, и мятежный, и дерзкий, носился в астральных сферах, воплощался однажды в лемуре, потом правил во всепознавшей и всеведающей стране Атлантиде накануне ее катастрофы. А дальше что было? Дальше следовали еще и еще воплощения, а последнее из них...

О последнем из Бориных воплощений скоро будет сказано слово.

Не прошел без последствий тот, летний, разговор с Барабановым: ввел его Барабанов в святая святых познания, подвизается Боря в школе ста сорока четырех Великих арканов, в школе Познания глубочайших тайн бытия.

Во главе же школы Великих арканов — гуру общества «Русские йоги», посвященный такой степени, что и сказать-то страшно, степени Икс, сиречь степени Круга и Большого креста, И-ва-нов.

Иванов.

Валерий.

Никитич.

По традиции, чтобы духи зла не услышали имени посвященного, он и имя свое, и фамилию выворачивает наизнанку: Йирелав Вонави. И о нем-то сейчас задумался Боря.

А кругом работа кипит.

— Боря! Боря! — кричат отовсюду.

Но Боря устал. Утомился. Боря вылезает из ямы: копошился там, в зловонной ее глубине, на дне (материнское чрево, в которое ввергнут Боря перед новым своим рождением). Он наладил «Жигули» очередному страдальцу, участнику Великой Отечественной. И теперь он снисходительно цедит сквозь зубы:

— Готово!

И мальчишки-практиканты из ПТУ откатывают машину в сторонку.

А Боря выходит во двор: продышаться.

Мокрый снег повалил. Смеркается. Но все-таки: свежий воздух.

Боря знает, что он — не он. Он всего-то лишь элемент себя самого, завершен­ного, окончательного. Он звено в цепочке, состоящей и из лемура, и из атланта сурового, и... Из кого же еще? Из ко-го? О, на этот вопросище ему скоро-скоро ответят!

То, что в Боре Гундосове воплотился мятежный и страшный дух, знают пока немногие.

Знает Клава, жена (вторая жена, а первая, Алла, та ничего не знает).

Знает Яша, Яков Антонинович Барабанов (сам-то он уже просвещен, ему сказано было слово: фараон Тутанхамон в нем миру в новом воплощении явлен).

Знаю я, хотя я-то не в счет...

И еще два мага знают: разумеется, один — сам гуру Вонави Йирелав, а другой... О, тот маг и коварен, и опасен, и зол; но считаться с ним все же приходится, да...

Но здесь тайна, тайна и опять-таки: тай-на!

Итак, неласковый день московский, октябрьский.

Боря вышел во дворик СТОА продышаться.

Я бреду по переулочкам центра Москвы: чмяк да чмяк; и прохожие мимо меня скользят привидениями.

Яша, Яков Антонинович Барабанов, в фараоны пожалован всезнающим гуру Вонави-Ивановым; но и фараонам есть надо, семью надо кормить: есть же сын, Антонин; жена Люба, татарка-красавица еще одного ждет ребеночка.

Подторговывал книгами фараон Барабанов; он играл на разнице в ценах: в Москве что-то дешевле, чем в городе на Неве; но зато и в городе на Неве что-то может оказаться дешевле. Надо вовремя конъюнктуру почувствовать, прихватить три-четыре пачки, привезти, побыстрее толкнуть. Чем же, чем подторговывал фараон тридцать пять столетий спустя после памятного своего воплощения в Египте?

Тамиздатом — ни-ни. Только наши издания: братья Стругацкие, а для тех, кто посолиднее,— серия «Литературные памятники». И на книжном рынке Яша — не из лидеров; там лидирует маклер по кличке Гнус, у него обороты под сотни тысяч. Но и Яша не из последних.

КГБ за книжным рынком, конечно, следил.

Моя кухня.

У меня в гостях Яша; и я только что выслушал сбивчивую историю, плохо выдуманную и бестолково рассказанную: тарабанил Яша домой на трамвае, стоял на площадке; трамвай стаей стали окружать черные «Волги» спереди, сзади, сбоку. Это все за ним они, за Яшей охотятся. Он сошел, как всегда, на своей остановке, не доезжая конечной, круга. «Волги» тут как тут, свернули за ним, ехали тихо-тихо, сопровождая его. В «Волгах» — те... понятно, мордатые...

Яша тычет в пепельницу обрубок сигареты, руки дрожат.

— Яша,— силясь быть как можно спокойнее, говорю я,— у вас кагебит!