Exegi monumentum

— От кого, наверное, лучше сказать. От этих, незримых, от преследующих вас.

— Откуда вы знаете?

— О, я многое знаю! Сюда часто такие приходят, защиты взыскуют. Незри­мые, они же наглые просто, ничего уж такого особенного в них нет, на кого-то они работают, кто за ними стоит. И они за людьми гоняются, хоть чуть-чуть выделяю­щимися. Донимают. На ошибках житейских ловят, на грешках всевозможных. А потом донимают, навязывают решения. Пытаются помыкать. Лезут в сны, всякой бред выпытывают. Было с вами?

— Было, коллега.

— 33-й отдел отыскивает таких, помогает избавиться от незримых. Но вза­мен... Взамен предлагает нашу работу, потому что у преследуемых сердце воспри­имчивое, большое, хорошо генерирует психоэнергию. Вас зазвали в ГУОХПАМОН. Динара была манком. Человеком-ловушкой, да она-то девушка очень простая, искренняя, она и не скрывала почти, что ловушкой была.

Семенили по бульвару бабули, свечки их мелькали сквозь черные сплетения еще не оживших кустов. Снизу, с речки, утренним холодом тянуло.

— Вас в отделе... Ах, как высоко вас ценят! Вы здесь гость, вы внештатник. Вам будет почет. А я пленница. Вам Динара говорила про девушку, которая в ГУОХПАМОНе работает?

— Катя, да?

— Вот-вот, Екатерина Великая. Я из древнего аристократического рода. Шереметева я. Нас в двадцатые годы почему-то не уничтожили. Уничтожили Долгоруких, Вяземских, Репниных. Кто-то спасся. Галя Репнина, например, живет под фамилией Нерпина, она по-своему гениальное существо, поэтесса, философ, княжна. Живет на Мосфильмовской. Княжна с Мосфильмовской улицы — уже и не замечаем смешного, несовместимого. А погибло сколько аристократов! Много­-много погибло. Соловки, Воркута. А какие-то обломки оставили, и мы жили в секретной колонии, я да несколько юношей-рюриковичей. Нам повышенное образование дали, хотя выдали аттестаты от имени несуществующей школы. Всех готовили в коллекторы-лабухи, это еще при Сталине началось: он решил, что его изваяния должны прежде всего аристократы лабать, и он в чем-то был прав: у потомков старинных родов сердца восприимчивые, а к тому же осанка, весь облик — этому не научишь. Вы же тоже из какого-то дворянского рода?

— Угу,— говорю,— но я-то из какого-то захудалого.

— Я в ГУОХПАМОНе практику проходила. Предвербовочная проверка, так по-ихнему называется. Меня, видимо, готовят в Ленинграде Екатерину Вторую лабать; пост почетный, ответственный, к ней кто только не пристает, в фавориты напрашиваются, в любовники,— это все, конечно, пьяные шуточки. ГУОХПАМОН напрямую с 33-м отделом не связан, он партикулярное учреждение, но, конечно, в ГУОХПАМОНе что-то как-то проведали. И прозвали меня Екатериной Второй. Там, в ГУОХПАМОНе, всего не знают. Может, только Динара, а так-то... Охраня­ют памятники, чинят, и все. А что весь ГУОХПАМОН на 33-й отдел работает, такого не просекли. 33-й отдел меня в ГУОХПАМОН и забросил.

— А потом? После ГУОХПАМОНа что было?

— А потом со мной поговорили. Что называется, по душам. Гордыню смиря­ли, чтобы восприимчивость обострить: в лабухи аристократы должны идти усми­ренными, сломленными. Дали глупую кликуху, якобы ЭВМ предписала такую. В общем, дрессировали. Только что не били по...по попе, как на выставке Молда­вию злополучную.

— Милая, но вы же довольны? Вы так живо, так естественно кариатиду лабали.

— А что сделаешь? Я жизнерадостная, надо жить, зарабатывать. Мама старенькая у меня, я поздний ребенок, нам с мамой еле-еле хватает. Но не в деньгах дело, мы обязаны отрабатывать за двадцатые годы, за то, что в живых нас оставили, а могли же и уничтожить в качестве классовых врагов, социально опасных. Мы и работаем; дядю Джо красавец Юсупов лабал, ему даже орден какой-то пожаловали, Трудового Красного Знамени, кажется. Времена меняются, но экспансия 33-го отдела шириться будет. Здесь, у нас, в Россиюшке неоглядной, памятников, может, и поубавится; у меня предчувствие есть такое. Да и многие это чувствуют. Но свет клином на Россиюшке не сошелся, наши девушки уже и в Париже бывали химерами на Notre-Dame. Понимаете, французы до сих пор не додумались на верхушку собора девчонок ставить, дальше Жанны д’Арк не идут; легкомысленная нация, кто же не знает! А тем временем наши... Наши агентур­ную сеть расширяют непрерывно. Нелегалов множат. И работает девушка в Пари­же, в магазине цветов, продает гиацинты, тюльпаны, а ведь этот магазин, он же наша контора. День горбатит девушка, ночью — шасть на собор. В гриме, рожу ей делают страшную... ПЭ качает в посольство, а оттуда ее к нам переправляют дипломатической почтой, в вализах.

— Да-а, дела! Лида-Катя, а вы же, я полагаю, не должны были мне все это рассказывать, вы рискуете.