Exemplar

Затем к нему опять заявилась злобная баба, мать ребенка. Хотя она и [прежде] его беспощадно хулила, однако на сей раз еще больше преуспела в хуле, делая все, чем могла бы его уязвить, так что в иных чистых и добродетельных сердцах он вызывал к себе жалость. Они нередко желали, чтобы праведный Господь прибрал ее из этого мира. Раз как-то случилось, что к Служителю пришел один из его родственников[209]

и сказал: «Увы, государь, тому великому кощунству, что совершила злобная баба в отношении вас. Ведает Бог, хотелось бы мне ей за вас как следует отомстить! Я задумал спрятаться на Длинном мосту, перекинутом над водой. Когда нечестивица будет по нему проходить[210]

, я столкну ее вниз и утоплю. Так воздастся ей за кощунство, совершенное по отношению к вам». Служитель ответил: «Нет, друг мой, Бог не хочет того, чтобы ради меня был убит живой человек! Ведомо Богу, Ему же известно все тайное, что в этом деле с ребенком она со мной поступила неправедно. Потому-то я отдам это дело в Его руки, пускай Он по Своей воле предаст ее смерти или оставит в живых, и скажу тебе так: если бы я даже мог простить моей душе ее смерть, то все же хотел бы почтить в ней имя всех честных жен, а ее саму оставить в живых». Муж отвечал ему с раздражением: «Мне было бы безразлично, убивать мужика или бабу, если им хочется возвести на меня клевету». Он возразил: «Нет, то было бы неразумной жестокостью и непотребной дикостью. Оставь, пусть все так и будет, пускай низвергнутся все несчастья, которые по желанию Божьему мне приходится переносить».

По причине того, что беды непрерывно росли, Служителем один раз овладели слабость и малодушие. Его страдание было столь велико, что он решил сам себе немного помочь, по возможности развеяв его. Оставив келью, он стал искал отрады, и особенно у двух людей, которые, когда он сидел еще на верху колеса счастья[211]

, заверяли его, что они — его верные друзья и товарищи. У них-то ему и хотелось найти радость для своего многострадального сердца. Ах, тогда Бог дал понять ему на примере обоих, что в мире нет совершенства, ибо ими обоими и их окружением он был унижен самым болезненным образом — больше, чем ему когда-нибудь доставалось от обыкновенного люда. Первый друг принял страждущего брата крайне сурово: презрительно отведя свой взор от него, он обратился к нему в весьма колких словах, чтобы выразить все свое пренебрежение им. Среди прочего, что было сказано самым уничижительным образом, друг дал понять брату, что впредь былого доверия между ними не будет, ведь он стыдится общения с ним. Ах, сие пронзило насквозь сердце Служителя, и он печальным голосом отвечал другу: «О милый друг, будь ты по попущению Божьему брошен, подобно мне, на горькое посмеяние, то я, воистину, прибежал бы и по-дружески помог бы тебе! Но вот, о горе, тебе недостаточно, что среди насмешек я распростерт пред тобой, ты еще хочешь на меня поставить пяту. Приношу свою скорбь страждущему сердцу Иисуса Христа!» Друг повелел ему замолчать и брезгливо сказал ему: «С вами покончено. Следует отвергнуть не только ваши проповеди, но и составленные вами книги». Служитель отвечал весьма благоговейно, возведя свой взор к небесам: «Верю благому Богу горнего мира! Мои книги будут еще дороже и желанней, чем раньше, когда настанет их время». Такое-то печальное утешение нашел он у своих лучших друзей[212]

.

В этом же городе вплоть до того времени, о котором следует речь, Служитель получал необходимое для жизни вспомоществование от добросердечных людей. Когда же посредством злых россказней он был пред ними оклеветан, те из них, что поверили клеветникам, стали отказывать ему в дружбе и в помощи. [И это продолжалось до тех пор,] пока они не были призваны божественной Истиной снова обратиться к нему в сознательном обращении.