5.1. Вернемся к нашему примеру со стихотворением Беллы Ахмадулиной «Варфоломеевская ночь». Мы уже отметили, что оно определенной группой читателей может быть воспринято как эзоповское159
. Подлинное содержание стихотворения в целом, конечно, богаче, шире, чем составляющее его часть эзоповское послание. Как раз для вскрытия всего содержания и пришлось бы применить всесторонний экзегезис: вскрытие глубинных мифологических структур, культурные сопоставления и пр. Но, упрощая, мы можем сформулировать эзоповскую тему стихотворения следующим образом: «граждане современного русского общества, основанного на насилии и несправедливости, от рождения обречены на моральное растление».5.1.1. Рассматривая стихотворение только с точки зрения этого содержания, мы увидим, что все оно распадается как бы на две группы литературных приемов противоположного назначения: приемы первой группы направлены на то, чтобы скрыть эзоповский текст, а прием второй группы – на то, чтобы привлечь внимание к эзоповскому тексту (см. II.3.2 и след.). Элементы первой группы мы назовем
5.1.2. Впервые вводя термин «маркер» в II.2.5, мы указали его основную функцию – сигнальную. Здесь следует уточнить, что экран и маркер являются наименованиями функций и реализовываться они могут как в словесно выраженных стилистических приемах (например,
5.1.3. Наконец, экраны и маркеры могут реализовываться в разных элементах произведения, но зачастую реализуются в одном и том же элементе. В этом еще одно проявление неизменно двойственной природы эзоповского высказывания. То же название «Варфоломеевская ночь» является и экраном и маркером: от одного читателя оно скроет, что речь идет о современности, но другого читателя, привыкшего к нарицательному употреблению этого же выражения, подтолкнет к догадке, что нижеследующий текст эзоповски зашифрован.
Типологическое описание употребляемых в русской литературе экранов и маркеров составит дескриптивную поэтику ЭЯ.
ГЛАВА III. ТИПОЛОГИЯ ЭЗОПОВЫХ СРЕДСТВ
1. ЭЯ и эмоциональная окрашенность текста
1.0. Прежде чем предложить классификацию распространенных в русской литературе эзоповских средств, представляется целесообразным предупредить читателя об одном бытующем недоразумении, а именно о том, что, видимо, по аналогии с баснями Эзопа и басенным жанром в целом в нетерминологическом, бытовом употреблении ЭЯ, как правило, связывают только с ироническим стилем, с произведениями сатирического и комического жанра. На самом деле принципиальной связи ЭЯ с сатирой и юмором не существует. Сатира может быть эзоповской, а может и быть открытой (ювеналовой). В эмоциональном плане ЭЯ может придавать тексту комическую окраску, но может также и патетическую, сентиментальную или подчеркнуто полемическую. По существу это уже должно было быть ясно из нашего подхода к ЭЯ в предыдущих главах; поясним это несколькими примерами.
1. 1.
В эзоповском контексте стихотворения (см. III.3.2) эти строфы прочитываются как протест против советской цензуры и аморально-прагматической политики советского правительства. Как мы видим, здесь нет ни иронии, ни юмора, ни сарказма – лишь публицистический пафос.
1.1.1. Пафос эзоповского текста может быть, и нередко бывает, трагическим, как, например, в нашумевшем стихотворении Нины Королевой, где внешне абстрактное негодование автора по поводу мирового зла на деле адресовано советскому строю, ответственному, среди прочих преступлений, в убийстве ни в чем не повинных царских детей. Стихотворение проскочило цензуру и было напечатано в ноябре 1976 года в ленинградском молодежном журнале «Аврора»162
. Любопытно отметить, что полувеком раньше в советскую печать проскочило другое патетически-эзоповское стихотворение на тот же сюжет, написанное Марией Шкапской163.1.2.