Эзопов язык в русской литературе (современный период)

Так как в русской культурной среде «стужа» часто употребляется как метафора политической реакции (ср. леонтьевское «Россию надо подморозить»), то скворец, улетевший «от стужи», превратился в читательском восприятии в аллегорию интеллигентской эмиграции. По-видимому, в вопросе об эмиграции автор представлял ту срединную общественную прослойку, которая, не осуждая эмигрантов, как это делали идейные экстремисты, все же считала эмиграцию ошибочной с патриотической точки зрения. Отсюда – сентиментальная тональность, которую придает всему стихотворению концовка: «за морем» скворец тоскует —

По Маринке, по Алешке,

По приятелям своим,И немножечко по кошке,

Что охотилась за ним165.

Автору этого сентиментального эзоповского стихотворения нельзя отказать в остроумии и тонком знании психологии бывших граждан тоталитарного общества.

1.3. Полемический ЭЯ. Иносказания широко распространены в нехудожественных текстах. Советская пресса использует весь арсенал тропов и риторических фигур, чтобы донести до читателя ту или иную информацию, открытая или несбалансированная публикация которой является идеологическим табу. Таковы бесчисленные эвфемизмы правительственных сообщений: кровавый террор именуется «культом личности», военная оккупация – «братской помощью», развал экономики – «отдельными недостатками». Эвфуистический стиль нередко маскирует сигнал опасности (например, многословно и напыщенно говорится в какой-нибудь статье об успехах сельского хозяйства и лишь вскользь в предпоследнем абзаце – о плохой организации заготовки кормов для скота в «некоторых районах»; для искушенного читателя содержание статьи сводится к информации: следующей зимой не будет мяса в магазинах). Рассматривая тексты-акции правительства как риторические приемы, можно обнаружить среди них даже иронию. Так, иносказательно-ироническим приемом информируется население о крахе карьеры политического лидера: указ Верховного Совета сообщает о назначении некогда всесильного министра Молотова послом в Монголию, страну, суверенный статус которой никем не принимается всерьез.

Несмотря на формальное сходство приемов кодирования официозных текстов с приемами ЭЯ в художественных текстах, между ними существует принципиальная разница. Целью риторического кодирования официоза является только донесение до читателя определенной информации. Не так в художественных произведениях.

1.3.1. Интересный случай представляют в этом плане некоторые документальные драмы, такие как «Большевики» М. Шатрова или «Защитник Ульянов» Л. Виноградова и М. Еремина166. С формальной стороны, это информативный жанр, способ ознакомить зрителя с малоизвестными фактами истории. Текст строится максимально близко к документам-источникам. (В спектакле Ленинградского Большого драматического театра «Защитник Ульянов» даже стены зрительного зала были декорированы увеличенными репродукциями архивных документов.) На деле вся эта «информативность», «документальность» выступает здесь как эзоповский экран.

Подлинный, эзоповский, сюжет «Большевиков» основан на эллипсисе (ср. III.5.4). Текст пьесы состоит из дебатов, которые идут между членами партийного руководства 30 августа 1918 года после покушения социал-революционерки Ф. Каплан на Ленина. Обсуждается вопрос о том, следует ли новоявленному советскому правительству ответить на террористические акты оппозиционеров массовым террором, начать превращение нового режима в террористический. В характеристиках персонажей (исторических фигур – Покровский, Луначарский, Семашко и др.) подчеркивается их интеллектуализм: дискуссия ведется на теоретических основаниях, проводятся исторические параллели, обсуждаются основы правосознания, гуманистические идеалы. После серии темпераментных столкновений точка зрения об исторической необходимости террора начинает преобладать, и принимается резолюция об объявлении «красного террора». Эллиптическая напряженность сюжета драмы основана на том, что зрители уже обладают тем историческим опытом, который еще предстоит приобрести находящимся на сцене персонажам; зрители знают, что террор, который в речах персонажей описывается как сугубо временная мера, которому подыскиваются убедительные гуманистические обоснования, растянется на десятилетия, обрушится на всех сторонников гуманистических ценностей и, между прочим, приведет к политической или физической гибели самих действующих на сцене лиц.

Таким образом, центр тяжести пьесы оказывается не на документальности, а на полемике с большевистской идеей власти; документальное, информативное содержание является лишь прикрытием для содержания эзоповского – полемического.