Возвратясь домой, я начал раздумывать о несчастиях, которые производят неукротимые страсти, и мне пришла на ум забавная французская пиеса Vatel, которую теперь перестали давать на французской сцене. Ватель был метрдотель или кухмистер принца Конде во времена Лудовика XIV и славился во всей Европе своим искусством и гениальностью в изобретении кушанья. Он изобрел пудинг à la chipolata, и когда пудинг не удался, то закололся от отчаяния. Все это исторические истины. Пиеса чрезвычайно остроумная и забавная, а актер Мере играл в совершенстве роль Вателя (в тридцатых годах). Смешное в том, что малейшие безделицы Ватель принимает как важнейшие политические дела. Отправляя своего племянника в Данию, Ватель говорит ему: «Ступай в Данию, это земля новая; введи там высшее кухонное искусство, придавай кушаньям вкус пряностями, но не подсыпай никогда перцу фанатически (mais ne poussez jamais le poivre jusqu’au fanatisme). Этот poivre jusqu’au fanatisme[361]
засел у меня голове. Сколько зла происходит в свете оттого, что мы или подсыпаем слишком много перцу в наши дела, или ихВидно, что скрибовский перец в самом деле «засел в голове» у Булгарина: на третий раз он придает переводу более гладкую форму[362]
, а главное, возводит фразу о перце без фанатизма, так сказать, до символа. Правда, пьесу Скриба он помнит неточно и ошибается в деталях и даже в биографии главного героя. Комедия-водевиль Скриба и Мазера «Ватель, или Потомок великого человека», поставленная впервые в парижском театре «Драматическая гимназия» 18 января 1825 г., не случайно имеет в подзаголовке слово «потомок». Ее герой – не «главный» Ватель эпохи Людовика XIV, покончивший с собой оттого, что к парадному обеду не доставили вовремя свежую рыбу (а отнюдь не из-за пудинга), а его бездарный потомок и тезка, который не способен изготовить даже упомянутый пудинг. И пресловутую фразу про перец он произносит, отправляя в Данию не племянника, а сына.Но меня в данном случае интересует не фактическая точность Булгарина, а его верность французскому афоризму.
Это пристрастие Булгарина к иностранным вкраплениям[363]
столь очевидно, что бросалось в глаза современникам. Причем далеко не всех оно удовлетворяло. Рецензент «Библиотеки для чтения» в статье о «Воспоминаниях» Булгарина эту практику решительно осудил: