Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик

А вот в связи с одним из фельетонов, в котором Булгарин коснулся исполнения оперы В. Беллини «Норма», у него возник резкий конфликт с властью. Он позволил себе сравнить постановку итальянской оперной труппы 8 ноября 1843 г. в Большом театре (партию Нормы пела «вторая примадонна сопрано» Л. Ассандри, супруга заведующего репертуарной частью А. Л. Неваховича) с недавно открытым частным зверинцем Зама, показавшимся критику занимательнее спектакля[375]. Дипломатия по отношению и к театральному начальству, и к недавно прибывшим в Петербург итальянским премьерам и примадоннам в данном случае у Булгарина не сработала. И за его скандальной публикацией последовало разбирательство в верхах – на уровне министра императорского двора князя П. М. Волконского и императора Николая I: критику был сделан строжайший выговор, а цензурному комитету, пропустившему «неприличную статью», пришлось искать разного рода оправдания своему проступку[376].

Данная история весьма показательна для оценки поведения Булгарина в отношениях с властью. Так, он неоднократно до скандала с «Нормой» предостерегал театрального рецензента «Северной пчелы» Р. М. Зотова даже от намеков «на нашу дирекцию»: «Вы должны знать, что главный распорядитель всем: сам Царь наш, по нем Волконский – тут Гедеонов – друг Дубельта»[377]. В другом письме тому же адресату: «Никогда я не требовал от вас, чтоб вы только хвалили театр, в угоду Гедеонову! Но дирекции мы не смеем касаться – т. е. не смеем говорить, почему постановка

пиесы не так, почему роль дана той, а не той, и проч. Вспомните, что многие пиесы поставляются по воле и вкусу самого Царя! Впрочем, мне однажды приказано, именем Государя, устами графа Бенкендорфа не мешаться в распоряжения дирекции. Наше дело: игра актеров, содержание пиесы, исполнение и композиция музыки – довольно с нас и этого!»

[378] Тем не менее в случае с «Нормой» Булгарин не счел нужным предостеречь самого себя и поступил весьма решительно, полностью уничтожив спектакль с новой примадонной фразой «aut bene aut nihil» и отправив в адрес певицы ядовитую стрелу с намеком на то, что превзойти выдающихся исполнительниц партии Нормы – Дж. Паста и С. Гейнефеттер – ей вряд ли когда-либо удастся. Он не стал принимать во внимание то, что обруганный им спектакль – это премьерная постановка «Нормы» ангажированной властью итальянской оперной труппы в ее первый петербургский театральный сезон 1843/44 г. и что его реакция на спектакль для внимательного, знающего закулисные игры читателя – очевидный намек на дирекцию, и конкретно на Неваховича, вызывавшего у Булгарина непрофессиональным ведением театральных дел недобрые чувства.

Спектакль, действительно, был неудачным. Ассандри пела не лучшим образом, партнера, тенора И. Пазини, встретили «шиканьем и оскорбительным хохотом»[379]. К тому же первое появление Ассандри на петербургской сцене вслед за блистательными выходами П. Виардо в «Севильском цирюльнике» и «Отелло» Дж. Россини, да еще в ансамбле с прославленными Дж. Рубини и А. Тамбурини, не способствовало благосклонному приему певицы публикой и успеху премьеры спектакля в целом.

Реабилитировать Булгарина и «Северную пчелу» сразу же попытался Зотов, после второго спектакля «Нормы» похваливший и Ассандри, и Пазини[380]

. Но до публикации статья Зотова прошла через руки Булгарина, который, невзирая на скандал, вычеркнул из текста «все выгорожение Неваховича [который по долгу службы занимался назначением певцов на роли. – Н. О.], ‹…› потому что эта защита вопреки мнению публики» и его, Булгарина, «совести»[381]. В результате статья Зотова приобрела некий булгаринский оттенок: на фоне дифирамбов второму спектаклю первый все-таки оценивался как плохой.

Указывая Зотову на то, что объектом анализа критика должна быть «пиеса и игра актеров, ‹…› а зачем играл тот, а не другой, зачем выбрали ту, не другую пиесу, почему так декорировано, а не этак», суждению не подлежит[382], сам Булгарин этому правилу следовал не всегда. Например, оценивая первый сезон итальянской труппы, он стал критиковать установленный начальством репертуар 1843/44 г., который показался Булгарину слишком однообразным, с уклоном в «лирические трагедии и драмы». А ему и публике, о которой он постоянно заботился, хотелось бы слышать «что-нибудь полегче, оперу буффа или хоть мелодийные россиниевские создания», а не утомляться от чего-то «тяжелого сердцу» и «безпрерывно унылого»[383].