Face-to-face

Одноклассники относились к Тане неплохо, но из-за каменноспокойного выражения лица некоторые девчонки дразнили ее чурбаном. Скажи им кто, что при виде редактора школьной газеты у Тани Муромцевой каждый раз перехватывает дыхание, а сердце летит в никуда, – обхохотались бы. Естественно, что и Слава Кемецкий не мог об этом догадаться, тем более, что учились они в разных классах. Он даже не замечал, что они в последнее время все чаще и чаще встречаются в коридоре.

Она стала посещать литературный кружок, куда был записан Слава Кемецкий, но он постоянно пропускал занятия, а потом вообще перестал приходить. Случайно встретив его, Таня поинтересовалась, в чем дело, и Слава важно ответил:

«Некогда, я сейчас в комсомол готовлюсь – знаешь, сколько нужно устава учить? Ты, кстати, еще не начинала читать устав?»

«Нет, – робко пискнула она, – мне только в марте четырнадцать будет»

«А, ну, у тебя, конечно, еще время есть, а меня в марте уже будут на собрании рассматривать. Мне после школы в МГИМО поступать, а там при поступлении учитывают комсомольский стаж – чем больше, тем лучше».

Таня с детства неосознанно ощущала отношение к себе окружающих, а вот душа Славки неизменно оставалась для нее закрытой. Она страдала, томясь извечным женским сомнением: любит – не любит?

Из большого зеркала в прихожей на нее смотрела высокая тоненькая девочка-подросток с прямыми жидкими волосами и просто очерченным лицом. Но можно ведь было слегка подвести глаза, подчернить брови, и взгляд тогда приобретал тот самый загадочный шарм, которому французы придают такое большое значение. Если б только не этот проклятый пионерский галстук! Ярко алеющий на шее кумач словно специально подчеркивал бледную невыразительность черт ее лица. И не было никакой возможности от него избавиться, потому что учителя немедленно начинали зудеть что-нибудь типа того, как прежде настоящие пионеры готовы были идти на смерть ради своего красного галстука и т. д. и т. п., а вот она, Таня Муромцева… и так далее, и так далее. Ну, почему?! Почему нельзя было сделать пионерский галстук голубого или хотя бы бледно-зеленого цвета?!

Почти весь свой четырнадцатый день рождения Таня не выпускала из рук тоненькую книжицу, на обложке которой под изображением Ленина в профиль было написано:

Устав ВЛКСМ.

За обедом, в ванной и в туалете, она бормотала, заучивая и повторяя вслух: «Комсомолец обязан быть…». Только вечером, когда взрослые и дети ели огромный торт, купленный Натальей по случаю дня рождения дочери, Таня спрятала устав в карман халата, чтобы не испачкать его кремом.

Утром она сунула комсоргу класса Леве Кручинину отпечатанную на отцовской машинке характеристику:

– На, подпиши.

– Чего подписать?

– Характеристику – хочу поступать в комсомол.

– А, ну, давай, – он подписал и с уважением спросил: – У вас печатная машинка дома, да?

– Даже две, – кивнула она, забирая характеристику. – Если тебе что-то надо, я напечатаю.

– Здорово! А можно мне самому к тебе зайти постучать?

– Конечно.

На большой перемене Таня твердым шагом зашла в комитет комсомола. Комсорг школы Глеб Сорокин, обсуждавший что-то со старшей пионервожатой Юлей Измайловой, замолчал, вопросительно посмотрев на девочку. Поздоровавшись, она положила перед ним заявление.

– Это что у тебя? – он близоруко прищурился, потом начал читать вслух, но не все, а главные фразы: – … прошу принять меня в ряды… гм. Подожди, а тебе сколько лет?

– Вчера исполнилось четырнадцать, – со спокойным достоинством ответила девочка.

– Что ж, оставляй заявление и начинай действовать. Нужно иметь рекомендацию, – Глеб загнул один палец, характеристику комсомольской ячейки класса, – второй палец, – характеристику от классного руководителя, можно в устной форме. А третье, – он с улыбкой развел руками, – это, конечно же, знать устав и быть политически грамотной. Когда будешь готова, мы обсудим тебя на открытом комсомольском собрании и решим, может ли комсомольская организация школы дать тебе рекомендацию. И после этого уже райком комсомола должен решить, достойна ли ты пополнить ряды Ленинского комсомола. Все ясно?

Таня, спокойно дождавшаяся, пока он закончит, кивнула:

– Ага. То есть, нет. То есть, у меня уже все есть.

– Что все?

– Характеристику мне комсорг класса подписал, рекомендация у меня тоже есть – вот, возьми. Устав я весь наизусть знаю и политическую обстановку тоже. Можно меня на сегодняшнем собрании принять?

– Как это? Нет, что ты – сегодня мы должны обсудить семь человек, мы этот вопрос заранее внесли в план повестки собрания. И что ты так спешишь – тебе только вчера исполнилось четырнадцать. Тут с бухты-барахты нельзя, комсомол – дело серьезное.

– Я уже давно все обдумала, – ровным голосом произнесла Таня.

– Подожди, Глеб, – неожиданно вмешалась молчавшая до сих пор пионервожатая Юля, – у нас Бойко и Семенова корью заболели, так что только пять человек получается. Ларионова из райкома приедет, опять начнет, как в прошлый раз: «Почему у вас основной процент поступающих – ребята из выпускных классов, плохо привлекаете седьмые и восьмые».