Face-to-face

– Сегодня мы также рассмотрим заявление о приеме в ряды ВЛКСМ, поданное ученицей седьмого класса А Муромцевой Татьяной. Таня Муромцева, подойди сюда, пожалуйста.

Стоя перед покрытым темно-красной бархатной скатертью столом, Таня коротко изложила свою биографию и, слово в слово повторяя все, что говорил здесь до нее Слава Кемецкий, объяснила, почему хочет вступить в ряды Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи.

Сидевшие за столом на сцене члены школьного комитета комсомола одобрительно кивали головами, потом начали задавать вопросы по уставу, и отвечала она очень даже прилично. Только собирались перейти к международной обстановке, как неожиданно поднялась со своего места второй секретарь райкома Ольга Ларионова.

– Я хочу задать Тане Муромцевой всего один вопрос, – своим скрипуче-металлическим голосом проговорила она. – Скажи, Таня Муромцева, допустимо ли школьнице – я уж не говорю комсомолке, а даже пионерке – приходить в школу с накрашенным лицом?

Лет десять назад, когда Ольга Ларионова еще училась в институте марксизма-ленинизма, она и сама однажды попробовала использовать косметику, чтобы придать выразительности своему курносому лицу, а также скрыть с помощью макияжа хроническое нездоровое раздражение кожи. Однако тушь и дорогая импортная пудра вызвали у нее столь сильную аллергию, что ей неделю пришлось просидеть дома с отекшим лицом и воспаленными глазами. С тех пор она прониклась неприязнью к любым ухищрениям женщин приукрасить свою внешность, и теперь, глядя на Таню, с отвращением думала:

«Безобразие какое – так размалеваться. Ужасно смотрится, ужасно!».

Таня, похолодев, бросила быстрый взгляд в сторону Славки Кемецкого. Выражение лица его было серьезным и чуточку брезгливым – возможно, ему тоже казалось, что Танина косметика смотрится ужасно. А потом он вдруг повернулся к Маше и что-то с улыбкой начал ей говорить. От отчаяния в душе Тани все ухнуло куда-то вниз, она ответила Ларионовой спокойно, но абсолютно не думая, что говорит:

– Допустимо.

– Вот как? – Ларионова слегка прищурилась и строго оглядела зал. – Что ж, видно неважно ведется комсомольская воспитательная работа в вашей школе, раз тебе никто до сих пор не объяснил, как должна выглядеть школьница.

Таня не успела ответить, потому что, торопливо поднялась ее классная руководительница Марина Афанасьевна.

– По поводу внешнего облика Тани Муромцевой у нас уже был крупный разговор. В этом году она часто приходила в школу без пионерского галстука. Когда же явилась в школу в брюках и с накрашенным лицом, это вообще была кульминация всего – я однажды даже не допустила ее к занятиям. Однако после этого последнего разговора нам всем казалось, что Таня осознала свои ошибки. Как видно, это не так. Я, как классный руководитель, считаю, что ей еще рано становиться в ряды Ленинского комсомола!

Сказав все это, она с досадой подумала:

«Все Юлька Измайлова с Сорокиным виноваты – уверили с утра директрису, что девочка серьезная, умная, можно ее выпускать, вот она и пошла у них на поводу. И мне же еще и замечание: не можете найти подход к Тане Муромцевой, девочка способная, одаренная. А я как чувствовала – эта Муромцева обязательно что-нибудь да выкинет! Директрисе нашей давно пора на пенсию, она из ума уже выжила и перестала разбираться в детях, дура такая!»

В принципе Таня и сама помнила обо всех своих былых грехах. На тот случай, если разговор о них вдруг всплывет на собрании, у нее еще накануне было заготовлено трогательное торжественное обещание – никогда не повторять подобного впредь. Однако тут она страшно удивилась – во-первых, потому что директриса из-за нее, оказывается, ругала Марину Афанасьевну, а во-вторых, потому что Марина Афанасьевна откровенно и при всех назвала директора дурой.

– А почему это вы считаете, что наша директор – дура?

Вопрос Тани прозвучал негромко и растерянно, но в зале наступила гробовая тишина, хотя она этого не заметила – ей вдруг показалось, что воздух наполнился гулом голосов и обрывками фраз.

– Что?! – Марина Афанасьевна произнесла это так, словно коротко икнула и при этом подавилась, а на лице ее выступили два алых пятна. Таня в недоумении пожала плечами:

– Но вы же сами только что сказали…

– Я?! Когда?! – учительница чуть не плакала.

Оторопевший комсорг школы Глеб Сорокин ровным счетом ничего не понял, но нужно было как-то выходить из положения, поэтому он заговорил – веско и солидно:

– Комитет комсомола школы решил рассмотреть заявление Тани Муромцевой, поскольку комсомольцы ее класса дали ей положительную характеристику. Кручинин, на каком комсомольском собрании было решено рекомендовать Муромцеву в комсомол?

Комсорг класса Лева Кручинин в растерянности поднялся с места, захлопал рыжими ресницами, и уши его стали цвета заходящего солнца.

– Я… не… – соврать он все-таки не решился и уныло признался: – Ну, она подошла ко мне, и я подписал.

– Выходит, что ты обманул комитет комсомола и всех комсомольцев школы, подписав ей заявление самолично? Без обсуждения с комсомольцами класса?

– Ну…