Face-to-face

Лева поник в унынии, и всем стало ясно, что главная вина за то, что несознательную Муромцеву рекомендовали в комсомол, ложится на недобросовестного Левушку. Глебу Сорокину слегка полегчало, и он грозно отчеканил – так, словно забивал гвозди в крышку гроба:

– Что ж, с тобой нам тоже придется разбираться, Кручинин. А что касается тебя, Муромцева, то я уверен, что мнение наших комсомольцев будет однозначным: в комсомол тебе вступать еще рано. Возможно, ты думаешь, что комсомол – это игра, развлечение? Ошибаешься, комсомол – организация самых лучших и достойных!

«Надо же – такое устроить при Ларионовой! – в сердцах думал он. – Идиотка! Дебилка!»

Обиженная Таня, повернув голову к Сорокину, холодно оглядела его с ног до головы.

– Сам ты идиот и дебил! – спокойно проговорила она.

– Нет, это просто неслыханно! – Ларионова вперила гневный взгляд в девочку, накрасившую глаза а ля сфинкс да еще вдобавок к этому невозмутимо оскорблявшую всех со сцены на общем комсомольском собрании. – Нет, я говорю даже не о том, что тебе не место в комсомоле – тут должен быть поставлен вопрос о пребывании тебя в пионерской организации. Это тоже большая честь – быть пионеркой, носить на шее галстук цвета крови, пролитой отцами и дедами за свободу и равенство!

Второму секретарю райкома комсомола отчего-то было не по себе, она глядела на спокойное лицо Тани, и нервно думала:

«Что же это за поведение? Да ее вообще надо изолировать от детского коллектива!».

– Это вас нужно изолировать от детского коллектива, – четко и невозмутимо произнесла Таня, а потом, вспомнив слова, сказанные однажды Петром Эрнестовичем о ком-то из сослуживцев, добавила: – Шли бы вы работать на завод или в колхоз, от вас там было бы больше пользы, – она сдернула с шеи пионерский галстук и бросила его на стол перед беспомощно взиравшими на нее членами комитета комсомола школы. – Пожалуйста, забирайте свой галстук, очень нужно! Я и сама не хочу его носить.

Старшая пионервожатая Юля ахнула и горестно всплеснула руками:

– Таня, как ты можешь! Во время войны пионеры готовы были скорей умереть, чем снять свой пионерский галстук!

Глаза Юли были полны испуга и даже жалости, она растерянно думала:

«Девочка, наверное, нездорова, что-то с ней случилось».

Впервые за все время лицо Тани утратило спокойное выражение, и губы тронула легкая усмешка:

– Да ладно! Я здорова, мне просто красный цвет не идет, – вскинув голову, она спрыгнула со сцены и бросилась прочь из зала.

Маша догнала сестру лишь возле самого дома. Близнецы плелись сзади, Женька нес оставленную Таней в школе куртку, Эрнест – матерчатую сумку с ее сапогами. Вид у обоих был весьма озабоченный – они размышляли о том, зачтутся ли им в данной ситуации двадцать невыученных английских глаголов.

– Танька, ты что, с ума сошла? Что с тобой? Оденься, ветер же, – запыхавшимся голосом растерянно просила Маша, пытаясь набросить Тане на плечи курточку.

Таня оттолкнула ее руку и побежала вверх по лестнице. Едва тетка открыла ей входную дверь, она, бросилась в свою комнату, упала на кровать лицом вниз и положила себе на голову подушку, демонстративно показывая, что никого не хочет видеть и слышать.

Вечером, едва Сергей приехал из института, а Наталья вернулась из поликлиники, в дверь позвонили – пришла классная руководительница Тани Марина Афанасьевна. Ее пригласили в гостиную, она говорила долго и голосом полным благородного возмущения. Наталья сидела бледная, виновато ахала, Сергей краснел, беспомощно разводя руками, и лишь Злата Евгеньевна, которую Маша и мальчики уже ввели в курс дела, хранила молчание. Когда Марина Афанасьевна полностью себя исчерпала, Сергей виновато сказал:

– Бога ради, простите, Марина Афанасьевна, мы никак не ожидали такого от Татьяны. Я даже не знаю, что и сказать – я с ней сегодня же поговорю.

– Да-да, я понимаю, но, видите ли… после всего случившегося… гм… и я, и директор…гм… мы считаем, что было бы лучше перевести Таню в другую школу.

И тогда впервые за все время Злата Евгеньевна, не дав Сергею ответить, подала слово:

– Я полагаю, прежде нужно было бы во всем разобраться, – холодно сказала она. – И хорошо бы выяснить, что заставило девочку вести себя подобным образом. Но я поговорю с Таней, и если она согласится, я завтра же заберу из школы ее документы.

Марина Афанасьевна хотела было возразить, но запнулась, встретившись с пристальным взглядом красивой седоволосой женщины, слегка покраснела и лишь молча кивнула. Сергей, проводив учительницу, громко постучал в комнату девочек, крикнув:

– Татьяна, иди-ка сюда!

Злата Евгеньевна попыталась его удержать:

– Сережа, подожди, она, наверное, спит.

– Ничего, проснется.

– Лучше я сама сначала с ней поговорю, – настаивала невестка.

– Прости, Злата, – ответил он очень решительно, – но я должен сделать это сам. Наверное, мы с Натальей действительно мало занимаемся девочкой. Татьяна!

Таня встала на пороге комнаты. Взгляд ее был потухшим, лицо перепачкано тушью, потекшей с глаз да еще размазанной по щекам подушкой.

– Ну?

– Не «ну», а давай поговорим. Марш в гостиную!