Фанатизм

– Грипп? – ужаснулся он.

– Да вроде нет. Иначе нас бы на карантин закрыли.

– Так что там у ребят, не знаешь?

– А кто тебе сказал, что я с ними?

– Марианна, кажется…

            Мы как-то невнятно договорились поужинать и попрощались. Я старалась не думать о выставке: не первая же выставка для него и для всех нас.

Налетела зима, сеяла снегом, потом лила на снег дождем, потом все таяло и начиналось заново. Телефон высветил «Бусыгин».

– И что? – спросила я в трубку.

– Да так. Скучаю.

– Вы же вроде обиделись на меня.

– Я уже передумал обижаться.

– А, хорошо.

            Он помолчал.

– Может, поужинаем? – спросил после паузы.

– А куда пойдем?

– Ну, куда? К тебе?

            Блин, это же Бусыгин! Он же слова «ресторан» не знает.

– Сергей Сергеевич, я сегодня не буду ужинать. Давайте я вам перезвоню, когда буду.

– Ага…

            Я даже рассмеялась. Майор был готов потерпеть до ужина месяцев сэм-восэм.

            И только через два дня объявился Стас – пришел прямо в редакцию, к концу рабочего дня. Стас много места обычно занимает, его трудно не заметить, от его вида напрягаются охранники и начинают учащенно дышать секретарши. Стас крупного формата, широкоплечий, с резкими чертами лица, мощным подбородком, громким голосом, раскатистым смехом – мужчина, от которого разит уверенностью, как дорогим и стойким гелем после бритья.

            В этот раз, правда, он выглядел подавленно.

– Что-то мне домой не идется. Мы приехали только…

– Плохо все?

– Да так. Не хорошо и не плохо. Во-первых, из-за этого гриппа народу мало было. Никаких зарубежных гостей, никаких делегаций, одни студенты. Ну, потусовались и все. Даже приз зрительских симпатий не взял. За какого-то столичного все проголосовали. И с первого дня понятно было, что провал… зря все.

            Мы сидели в кафе и не могли прикоснуться к еде.

– Ладно, Стас, брось. Ты больше Ивана расстроился, – утешила я.

– Наверное, больше. Ваньке все привычно. Он лучшего и не ждет. А для меня это все… это важно.

            Я знала, почему важно и не задавала лишних вопросов. Если для Андрея картины Горчакова были памятью о семейной жизни, то для Стаса – и были его отдельной, личной жизнью. Они были для него тем, во что он не хотел посвящать ни жену, ни детей, ни знакомых. Они были его тайной страстью.

– Я сначала копался в себе, копался, – рассказывал он мне когда-то. – Ни любовницами так не увлекался, ни казино. Даже к психологу пошел. Мозгодоктор мне тогда по полочкам все разложил: одни дети в детстве успевают во все игры переиграть, а другие – вот такие, как я, – не успевают, они рано взрослеют, начинают зарабатывать, обеспечивать семью, а потом потребность играть трансформируется в тайную жизнь, в геймерскую или виртуальную зависимость, а иногда и в преступную деятельность. И у меня – самый легкий, хороший вариант зависимости. Я тогда доктора подальше послал. Что же за игра это, если болит? Я же не домино раскладываю и не на рыбалку втайне от жены бегаю, я же переживаю за него, сердце себе рву! А сейчас понимаю, что, может, и прав был тот доктор. Если бы не эта «тайная страсть», была бы моя жизнь пресной-пресной, скучной-скучной, бесцветной-бесцветной…

            Мир Горчакова был для Стаса его личным миром, идеальным миром его мечты. Привязан он был к нему страшно. И провал Горчакова на выставке поверг Стаса в шок. Я пыталась поднять ему настроение, но выходило плохо.

– А в гостинице как? Нормально устроились?

– Не знаю. Я весь на нервах был. Думал, следующий день будет лучше, потом следующий, а потом – уезжать уже… Я бы все сделал, чтобы ему покупателей крутых найти, меценатов каких, критиков чокнутых… пусть бы в журналах пропечатали, но ничего не мог сделать, ничего!

– Да все равно попадет в обзоры…

– И он так сказал: все идет своим чередом.

– Ну, вот видишь.

– Ладно, поеду я домой. Жене сказал, что сделка в столице, она звонит, спрашивает, что и как, а я злой, как черт. Еще и следователь этот достал!

– Чего хочет?

– Без понятия. Все про Аванесову выпытывает: видел я в ней угрозу или не видел? Бред такой. Понятно, что видел. У тебя спрашивал?

– Спрашивал. Но никто не знает, смог бы он с ней продолжать писать или нет.

            Стас запустил руку в волосы.

– Устал я… Да, неизвестно это. Илона тоже не подарок. Звонит постоянно, достает его, узнает, на кого он ее променял. Наркоманка законченная, крыша совсем едет. Черт его дернул связаться с идиоткой!

            Меня тоже напрягло.

– А как тебе ее портрет?

– Ну, что говорить? Люди слепы. Они видят – у всех треугольники, трапеции и пятна нарисованы, а тут – девушка. Да, говорят, симпатичная девушка, «тусовщица».

– Блин…

– Я потому и трубку не брал, ты прости. Тяжело это все было…

            Мы все-таки взглянули на тарелки.

– У Сени премьера, – вспомнилось мне почему-то.

– Да, сходим. Культурно проведем время.

– Жену не возьмешь?

– Пусть пельмени лепит, – Стас заулыбался. – «Гамлет» – дело серьезное.

14. МЫШЬ

            У вас бывали провалы?

            У каждого человека бывали провалы…

            Знаете, как разбивается чашка? Вот она стоит на краю стола – и вот ты ее смахиваешь, она летит на пол и раскалывается. И назад уже нельзя, она уже никогда не будет стоять на краю стола целой.