Читаем Фанатизм полностью

            Он тоже покряхтел в трубку.

– Увидимся? – спросил, приглушая голос.

– Нужны мои показания? – спросила я так же тихо.

– Нет, не показания. Видеть тебя хочу.

            «Зачем?» и «Почему нет?» – на повестке дня ежедневно. Осознание бесцельности и пофигизм не борются между собой и не раздирают сознание на куски. Пофигизм одерживает бескровную победу. Почему нет? С ним неплохо в постели. Не хорошо, но и не плохо. Мы уже знакомы, уже не нужно рассказывать свою биографию, он не рассматривает меня на предмет наличия целлюлита, родимых пятен, бородавок или других физических недостатков. Он чувствует, что ему скоро полтинник. Не мучится мыслью о смерти, как мой шеф, но ему уже не так беззаботно живется, уже пора итожить, а итожить нечего: брак – развод, семейное гнездо – отчий дом, все вернулось на круги своя, полный баланс, штиль, уныние. Только работа. Только показатели раскрываемости уголовных дел. Невесело…

            Страшно жить в страшные дни. Оппозиционные политики называют панику по поводу эпидемии надутой, но это все равно па-ни-ка. В аптеках километровые очереди, марлевые повязки разметают, газеты, радио и телевидение трезвонят исключительно об эпидемии, и даже обрывки фраз, которые доносятся случайно на улице: «заразился», «уже умерло», «лекарства»…

Я приготовила мясо с рисом и грибами. Не знаю, как это называется. Не запоминаю этих дурацких названий: «Помпадур», «Дуремар». По-моему, мясо с рисом и грибами должно называться «Мясо с рисом и грибами».

            Бусыгин приехал в маске. Маска была обычная, зеленая.

– Можно пасть с зубами нарисовать. Прикольно, – предложила я.

– Это ваш Горчаков таким промышляет?

            Юморок? Как-то холодно становится с ним наедине в комнате смеха.

– Кстати, как продвигается ваше расследование?

– Не уполномочен давать разъяснений по поводу…

            Ну, тогда и я не уполномочена с вами тут нежничать!

– Соня, ты беспокоишься? – Бусыгин смягчился. – Думаешь, ему что-то угрожает? Нет. Нет, однозначно. Только тем, кто может помешать ему рисовать…

– А вы подозреваете кого-то?

– Подозреваем некоторых. Но фактически… предъявить ничего не можем, – признался Бусыгин.

– А кого?

– Тайна следствия.

– Кого-то из нас?

– Ты вне подозрений.

– А Горчаков на выставку едет в столицу, – сказала я осторожно.

– Бог в помощь.

– Со Стасом.

            Реакции не последовало. Зато он похвалил мой ужин. Беседа стала легче, он не вспоминал ни о Горчакове, ни о нашей компании, ни о своей бывшей жене. И на диване прижимался ко мне довольно страстно.

            Просто мне он не нравился. Не нравился визуально что ли, не нравился как образец гомосапиенса мужского пола. Мне не хотелось с ним обниматься на диване. Но против самого секса я ничего не имела: почему бы не закрыть глаза и не забыть о майоре Бусыгине?

            Мне не нужно представлять в постели американских киноактеров. Моей любви хватит и на случайный секс, и на ужин, и на завтрак, и на рекламу по телику, и на собственное отражение в зеркале, и на цены в супермаркете. Любовь преображает черно-белый мир золотистым сиянием: Гор-ча-ков.

            Горчит его фамилия на языке. Покалывает в пальцах. Шумит в ушах прибоем.

            Я не смогла бы прикоснуться к нему. Я обожглась бы.

– Ох, ооооо, Соня, оооо…

            Прикольный этот майор. Я по-прежнему говорю ему «вы».

– А грипп не передается половым путем, как думаете?

– Соня, может быть, мы сможем жить вместе?

– Вместе с кем?

– Мы вместе.

– А, я думала, вместе с вашими родителями…

– Ты совсем меня не любишь, Соня?

– У меня к вам доброе отношение.

– Тогда почему нет?

            Он нашел кодовый вопрос: почему нет? Почему бы и не жить в квартире, за которую я плачу? Почему не есть на ужин то, что я покупаю? Почему не пить вино, которое ему не по карману? Не в этом, конечно, дело. Но если еще и это прибавить…

– Нет.

– Значит, не любишь.

– А вы меня любите?

– Да.

– Так вам, Сергей Сергеевич, меня проще любить, чем мне вас.

            Бусыгин обиделся. Очень круто обиделся. Собрался, надел маску и ушел среди ночи.

            Без него спать лучше. Без него диван шире.


11. АНДРЕЙ

            Чтобы построить семейную жизнь, нужно сломать две отдельных жизни и создать общую, другую, одну на двоих. Не объединить, не трансформировать, а сломать. И это не у всех получается. Это легче удается в юности, пока твоя отдельная жизнь еще не сложилась, а потом – какой бы сильной ни была твоя любовь – на другой чаше весов всегда будет повседневный уклад, твои привычки, твой распорядок дня, твоя работа, твои вкусы. Это тянет вниз и перевешивает.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное