С изумлением и страхом, мы увидели, как на черной поверхности проступают золотые письмена, словно вытравленные на казавшемся гладком камне. Спустя несколько минут на нем проявился и четкий прямоугольник, напоминающий очертания двери. Пенворд отстранился, облокотившись на пирамиду. Его лицо выглядело изможденным, он будто постарел лет на пять. На покрывшемся морщинам лбу блестели крупные капли пота.
– Открывайте, – произнес он.
– Что это было, профессор? – спросил я.
Пенворд скользнул по мне снисходительным взглядом.
– Абдул Альхазред говорил верно, – только и сказал он.
Джамал и Роберт поддели лопатами огромную плиту. С громким треском она упала, завязнув в болотистой почве. Из открывшегося в пирамиде черного провала на нас пахнуло могильным смрадом.
– Спускаемся, – произнес Пенворд и первым шагнул внутрь.
В проеме входа обнаружились ступени, уходящие в непроглядную черноту. Казалось, что в этот мрак не проникала властвовавшая над всем сырость – вместо привычной вони болота на нас обрушился концентрированный смрад самой смерти – заплесневелые кости, разложившаяся плоть и пыльное крошево. Словно проклятые души, спускались мы в это подземное царство, пока лестница не привела нас в просторный зал под землей.
Свет фонарей выхватывал фрагменты стен, украшенных рядами иероглифов, сменявшихся красочными и пугающими изображениями. Самая большая картина представляла огромное чудовище – змея с крокодильей головой заглатывавшего солнце. На самом светиле художник изобразил едва заметные намеки на человеческий лик – Ра, солнечный бог, явно не был в почете у создателей гробницы.
– Это же… – воскликнул я.
– Апофис, – кивнул Пенворд и скупо усмехнулся, при виде моей реакции, – у тех, кто строил эту гробницу, были своеобразные религиозные представления. Обрати внимание на них, – он кивнул на видневшиеся за Змеем, смутные изображения неких существ с явно нечеловеческими головами. – Они правили в начале начал, когда всё было вечным бесформенным морем хаоса. Тьма, тишина и пустота господствовали там, и лишь восемь богов небытия правили чёрным океаном хаоса.
Восемь их: Нун и Нунет – боги бездонного моря; Хех и Хехет – боги бесконечного пространства; Кек и Кекет – тёмные боги; и Амун и Амунет – невидимые боги.
Я, конечно, был знаком с гермопольской космогонией, но от тона, которым произносил все это профессор, мурашки поползли у меня по коже. Я бросил взгляд на Салли – ее лицо, освещенное фонарем, казалось еще красивее от невольного испуга. Я перевел взгляд на стену за ее спиной, и кровь застыла в моих жилах. На одной из фресок виднелись люди в богатых одеждах, ложащихся на погребальное ложе. Другая сцена изображала воинов с топорами, отсекавшими им головы. На третьей сцене те же воины подносили к обезглавленным телам отрубленные головы рептилий.
– Тринадцать самых преданных воинов Нефрена-Ка последовали за ним в темный Хаос, – произнес Пенворд. – Придворные добровольно принесли себя в жертву – им отрубали головы, а вместо них пришивали головы храмовых крокодилов. В загробном мире они составили свиту Нефрена-Ка, становящегося воплощением Ньярлатхотепа, как обычный фараон отождествлялся после смерти с Осирисом.
– Кончайте с этой байдой, профессор, – русское слово в английской речи наемника явно выдавало овладевшую им нервозность, – мы пришли не за этими картинками.
– Конечно, – скривив губы, кивнул профессор, – то за чем мы пришли – там!
Там, куда указывала его рука, находилась мастаба с входом, заваленным большой плитой. По бокам от нее стояли два сфинкса, странного и пугающего вида – с телами скорпионов и женскими лицами.
– Селкет, – пробормотал я и Пенворд, мельком глянув на меня, одобрительно кивнул.
Он подошел к одной из статуй и медленно провел рукой по черному камню, прощупывая высеченные на нем иероглифы и шепча название каждого из них. Эти же манипуляции он повторил и с другим изваянием богини-скорпиона. Мы все невольно переглянулись, когда статуи охватило слабое, красноватое свечение, вскоре перекинувшееся и на дверь гробницы.
Пенворд, склонившись в проеме между изображениями Селкет, что-то тихо бормотал себе под нос, затем вдруг резко выпрямился и хлопнул в ладони. Свечение вспыхнуло и угасло. Почти сразу же с громким стуком отъехала плита, открывая широкий проход, наполненный таинственной тьмой.
За дверью открылись очередные ступеньки, также уходящие вниз. Вскоре мы очутились в новом зале, еще большем, чем верхний. Свет фонарей здесь отразился от стен множеством сверкающих отблесков.
– Боже мой! – прошептал Сергей, озираясь вокруг. – Да тут на десять жизней.