Фантастический Нью-Йорк: Истории из города, который никогда не спит

– Тебе легко говорить – не ты же будешь раздеваться перед толпой пьяных незнакомцев.

– К великому счастью всего человечества, не я.

– Есть у тебя номер этого француза? – спрашивает Ханна, сдаваясь. После провала ее художественной выставки выбирать не приходится – за одну ночь ей обещают достаточно, чтобы заплатить за квартиру на месяц вперед.

– Вот умница, – говорит Питер, затягиваясь сигаретой. – Бумажка с номером у меня на столе. Напомни, когда соберешься домой. Твой ход.

3

– Сколько вам было, когда это произошло? Когда умерла ваша сестра? – спрашивает психолог, доктор Эдит Валлотон.

Ее аккуратно подстриженные черные волосы напоминают Ханне то жидкий битум, то старый, твердый, плавящийся на солнце, чтобы устроить ловушку ни о чем не подозревающим ползучим насекомым. Ханна посещает психолога, когда ее мучают ночные кошмары – то есть в тех случаях, когда ей не удаются картины или когда ее долго не приглашают позировать. Или и то и другое сразу. Ей она может доверить свои секреты и знает, что ее всегда выслушают, пока она платит за сеансы. Этакая альтернатива исповеди для тех, чья вера окончательно подорвана, а общение со священниками – одно из дурных воспоминаний.

– Почти двенадцать, – отвечает Ханна, глядя как Эдит Валлотон записывает это в желтом блокноте.

– У вас тогда уже начались менструации? Помните?

– Да. Они начались, когда мне исполнилось одиннадцать.

– Давайте вернемся к вашим снам и тем камням, о которых вы говорили. Вы еще кому-нибудь о них рассказывали?

– Только маме однажды.

– Она вам не поверила?

Ханна откашливается в кулак и старается скрыть улыбку – кислую, саркастическую улыбку, которая может выдать то, чего ей не хочется показывать.

– Она вообще не стала меня слушать, – говорит она.

– Вы больше не рассказывали ей о феях?

– Вроде бы нет. Мама всегда четко давала понять, когда ей не хотелось слышать определенные вещи. Мы знали, когда стоило промолчать.

– Вы говорили, что смерть вашей сестры стала для нее сильным ударом, от которого она так и не оправилась.

– Она не хотела оправляться. Отец пытался, я пыталась, и мама считала нас чуть ли не предателями. Будто это мы убили Джудит или как минимум насильно положили ее в могилу.

– Когда человеку сложно с чем-то смириться, немудрено, что он видит вещи таким образом.

– Как бы то ни было, ответ «нет», – Ханна злится, что человек, которому она платит деньги, сочувствует ее матери. – Я больше никому ничего не рассказывала.

– Но вы готовы рассказать мне? – психолог отпивает воды из бутылочки, не сводя глаз с Ханны.

– Вы попросили рассказать обо всех кошмарах, и о том, что я считаю таковыми. Насчет этих снов я не уверена.

– Не уверены, что они кошмарны, или не уверены, сон это или явь?

– Да, мне всегда казалось, что я бодрствую. Мне долгое время не приходило в голову, что это могли быть всего-навсего сны.

Эдит Валлотон молча смотрит на Ханну. По ее натренированному, по-кошачьи спокойному лицу невозможно ничего прочитать. За ее темными глазами ничего не видно. Она держится отстраненно, но не высокомерно, и при этом заинтересованно, чтобы не казаться равнодушной. Ханна подозревает, что доктор может быть лесбиянкой, но, быть может, это лишь потому, что ее Ханне порекомендовала подруга-лесбиянка.

– Вы все еще храните эти камни? – спрашивает психолог, и Ханна по привычке пожимает плечами.

– Наверное, где-то лежат. Я никогда ничего не выбрасываю. Может, они у папы дома. Там осталось много моих детских вещей.

– Вы не искали их?

– Не уверена, что хочу их найти.

– Когда вы последний раз их видели? Помните?

Ханне приходится хорошенько задуматься. Она принимается грызть и без того обкусанный ноготь, следя за тем, как секундная стрелка описывает круги на часах на столе психолога. Каждая секунда – это цент, пятак, десятка…

«Ханна, тебе не мешало бы разобраться с этим поскорее, – мысленно говорит она себе голосом, больше похожим на голос доктора Валлотон, нежели на ее собственный. – Время – деньги».

– Не помните? – спрашивает психолог, приближаясь к Ханне.

– Я хранила их в старой коробке от сигар. Кажется, мне ее дал дедушка. Хотя нет, неправда. Он дал ее Джудит, а я забрала ее после несчастного случая. Думаю, она бы не возражала.

– Если вы их найдете, мне бы хотелось на них взглянуть. Если камни настоящие, не означает ли это, что все происходило не во сне, а наяву?

– Может, и так, – бормочет Ханна, не выпуская изо рта палец. – А может, и нет.

– Почему вы так считаете?

– Нацарапать на камнях слова может даже ребенок. Я могла сама их сделать. Или кто-нибудь мог подбросить их мне, чтобы подшутить. Кто угодно мог их там оставить.

– И часто над вами подшучивали? Устраивали розыгрыши?

– Не припомню. Думаю, не чаще, чем над другими.

Эдит Валлотон записывает что-то в желтом блокноте и смотрит на часы.

– Значит, камни всегда появлялись после сновидений? Не до?

– Нет. Только после. Они всегда появлялись на следующее утро, в одном и том же месте.

– У старого колодца, – говорит психолог таким тоном, будто Ханна могла об этом забыть и нуждалась в напоминании.