– Откуда-то оттуда, да, – быстро ответил маленький доктор. – Но для меня нет разницы. Я так давно уехал, что моя родина для меня ничего не значит. Меня с ней ничего не связывает, и я живу здесь достаточно долго, чтобы чувствовать себя британцем.
– Вы…
– Мы закончили? Думаю, нам пора идти, – спокойно сказал Нордхэген.
Я задел его за живое? Старик не жаждал рассказывать о своем прошлом, или мне так показалось. Я не стал настаивать. Не хотелось портить ему настроение. В конце концов, он мне нравился. Но я решил, что обязательно подумаю об этом позже. Эта информация была важной частью тайны, которую мне хотелось разгадать. Может, он бывший нацист? Военный преступник? Или коллаборационист? Может, поэтому он не хочет возвращаться в Данию, или Швецию, или откуда он там. В чем бы ни заключалась его тайна, делиться ею он не хотел.
Хотя нет. Если в его прошлом есть нечто ужасное, нечто такое, что он хотел бы скрыть, то Нордхэген не открыл бы клинику в самом центре Лондона. Если верить Эйлин, его имя и фотография время от времени появлялись в прессе. Вряд ли такое мог себе позволить Эйхманн[16]
.Скорее всего, он – жертва, беглец, опасающийся за свою жизнь. Возможно, он потерял друзей или любимых, а может, он всегда был одиночкой. Я действительно не имел ни малейшего представления о его прошлом, но это и делало Нордхэгена таким интересным – в нем было что-то, что будоражило любопытство.
Мы вышли из ресторана и дошли до многолюдной Шафтсбери-авеню.
– Вы не против, если мы немного пройдемся? – спросил он.
– Хорошо.
– Медленные прогулки помогают успокоить желудок и улучшают пищеварение, – объяснил он.
Впоследствии я узнал, что это – еще один маленький ритуал Нордхэгена. Я не возражал, хотя предпочитал успокаивать желудок после еды более традиционным способом: расположившись в удобном кресле. Мы прошли через площадь Сохо и вышли на Оксфорд – стрит, где Нордхэген поймал такси.
– Парк-стрит, – сказал он водителю.
– Куда мы едем? – спросил я, как только автомобиль тронулся. – В очередной клуб?
Я расслышал тихий смешок:
– Можно так сказать.
– Кажется, в Лондоне полно клубов.
– Абсолютно точно, – многозначительно согласился Нордхэген. – Лондон
– А вы в скольких состоите?
Маленький доктор махнул рукой, давая понять, что это не имеет значения.
– Примерно в… Впрочем, я понятия не имею, если честно, – ответил он. – Членство в некоторых клубах – забавная штука.
– Необходимо быть с кем-нибудь знакомым?
– Или быть знакомым с чьим-нибудь знакомым, да. Иногда это помогает. Но клуб клубу рознь. Той ночью мы посетили вполне легальные заведения, созданные, чтобы обойти наше хаотичное лицензионное законодательство. Некоторые клубы предназначены для представителей среднего класса, в них можно спокойно выпить и посплетничать. В других собираются люди с самого дна. О, мой мальчик, я мог бы сводить вас в по-настоящему страшные места.
– Здорово.
– На самом деле – нет. Вам так только кажется. – Нордхэген прочистил горло и продолжил. – Существуют и настоящие клубы – «Карлтон», «Реформ», «Будлс» и подобные места. Прекрасные заведения, но, боюсь, они постепенно вымирают.
Такси повернуло, потом еще раз. Через несколько секунд я заметил американское посольство, возвышающееся впереди. Огромный орел был похож на ночную хищную птицу, готовую взлететь. Мы проехали мимо и свернули на Парк-стрит.
– Вот мы и приехали, – объявил Нордхэген.
Я осмотрел здание, пока он расплачивался с водителем. Оно было построено из бурого кирпича. Элегантное, но очень узкое – не шире шести метров. За окнами не было ничего видно, лишь отблески света то тут, то там, словно они были закрыты ставнями изнутри. Я насчитал пять этажей.
– Впечатление обманчиво, – сказал Нордхэген. – Дом кажется небольшим, но внутри просторно. Возможно, его построил голландец.
Мы поднялись по ступенькам к тяжелой деревянной двери, освещенной электрическим фонарем. Нордхэген позвонил в незаметный дверной звонок, прикрепленный к дверному косяку, в нескольких сантиметрах от небольшой медной таблички, сообщавшей, что мы пришли в «Фезерс».
Сауна для геев? Фешенебельный бордель? Я начал волноваться. Вряд ли отсюда можно легко уйти, если я вдруг окажусь в щекотливом положении. Самое время прощаться.
Но дверь открылась, и я проследовал за Нордхэгеном в прихожую. Пол, стены и потолок покрывал темно-синий бархат. Нас встретили двое крепких парней в вечерних костюмах, которые выполняли функцию фейс-контроля. Им был знаком мой спутник, и нас препроводили в фойе. Лестница вела наверх и вниз, в подвальные помещения. В центральном лестничном пролете был установлен добротный старинный лифт. Кроме гардероба, в фойе имелись две двери без опознавательных знаков. В здании стояла тишина. Нордхэген замешкался, решая, куда пойти.
– «Фезерс», – сказал я. – Что это за место?
– Том, кажется, вы нервничаете, – сказал он, и его лицо расплылось в широкой улыбке. – Не стоит, мой дорогой. Пойдемте, выпьем в музыкальном баре, это поможет вам расслабиться.