Теперь кривая на экране имела совсем странный вид. Это было похоже на траекторию брошенной поверх волн сплюснутой гальки, только с обращением процесса во времени. Взлетающие дуги всё увеличивались и увеличивались, однажды обращаясь разорванной поперёк линией, уходящей по касательной прочь.
– Разве это возможно? – спокойно удивлялась Марина, щурясь в экран.
– Наверное, нет, – размыкал напряжённые челюсти Дадди. – У нас ведь нет паруса, только… Я просто так считаю – занятно.
– Ну да, заняться больше нечем, – стреляла ему в глаза Марина. – И всё-таки что «только»?
– Что «только»? – Дадди продолжал клацать кнопками: теперь над вычислителем возвышался он, а не Марина.
– «У нас нет паруса, только…» Ты так сказал или мне нужно извлечь и расшифровать запись «чёрного ящика»? Знать бы, где он прячется?
– Марин! – внезапно поворачивается к ней Дадди. – Мне нужно выйти в открытый космос.
– Зачем? – Марина уже догадывается о цели и тут же пытается остановить его. – Жёсткость наших скафандров недостаточна при такой близи к звезде.
– Глупости! – с напускной весёлостью отмахивается Дадди. – Перестраховщики хреновы! Я быстро. Туда и обратно. Делов-то – перецепить баллон.
– Дадди, одному нельзя. Может, я с тобой?
– Оставлять «Мушкетёр» без присмотра не положено, – космолётчик Дадди уже воспаряет к центру кабины. – Что я, сам не понимаю, что такое радиация?
– Тебя зажарит, – девушка пытается перехватить его скользящую мимо ногу: растягивается эластичная ткань возле колена.
– Не глупи, малышка, – вертится в воздухе Дадди, словно пловец, борющийся с акулой. – Что значит «зажарит»? У нас с тобой выбор невелик. Сегодня ещё можно. А прикинь, какой поток будет в короне суток через двое. Тогда точно зажарит, – он наконец вырывается и со смехом, толкаясь о подголовник ввинченного в пол кресла, уносится вдоль отсека.
– Ну, не шути, Дадди, – взлетает вслед за ним Марина. – Ты не посмеешь бросить меня здесь одну.
Но он уже размыкает ящик. Оттуда пялятся в замкнутый мир «Мушкетёра» одноглазые циклопы скафандров.
– Твоё дело – следить за давлением, – наставляет Дадди, колдуя с застёжками. – Не хватало ещё выпуливаться вовне по второму разу.
– Дадди, опомнись, это чистая теория, – Марина дёргает его за руку. – На сколько грот-мачте хватит раствора из вспомогательного бака?
– Посчитай, – он уже суёт ноги в невесомость внутренней оболочки скафандра. – На полную парусность – не хватит даже на раз. Попробуем работать пятой, а может, и шестой частью площади.
– Сумасшедший, – в отчаянии или в восхищении констатирует Марина.
– Это я-то? – удивляется Дадди. – Жалко, ты не успела… Я тебя познакомлю с Мегрэ, вот он действительно сумасшедший! Однажды ниже меркурианского перигея…
Выход в космос. Короткий, торопливый нырок в вакуумное ничто. Не опасное само по себе, оно сейчас, из-за близости арктурианской хромосферы, перестало быть совсем уж ничем – и стало полигоном для сверхбыстрых трековых забегов опаснейших частиц. Но вот наконец входная створка закрылась. И потому несдерживаемый, облегчённый вздох. Двойной вздох, ибо томящаяся у экрана Марина здесь, в ожидании, обретает новую привычку кусать ногти, пытаясь откусить, конечно, не их – навязчивую медлительность породнившегося с черепахами времени. Иногда такое даже получается – отщипываются, валятся в никуда, секундные и полусекундные крохотульки.
Потом люди обнимаются. С таким жаром, будто не виделись годы. Может, электронный хронометр врёт? И из-за близкой массы Арктура время уже приобрело релятивистские качества? Марина смотрит на пришпиленный у сердца индивидуальный дозиметр. Ничего особенного, но точно ли его не снимали при путешествии вовне? Дадди, конечно, не фокусник, однако мало ли… Она ведь сама помогала ему облачаться в скафандр, так что дозиметр в космосе был.
Они снова у пульта. Почти не дышат, как будто регенераторы кислорода сдохли и воздуха у них теперь в обрез. Происходит контролируемое излияние содержимого привинченного Дадди баллона в открытый космос. Всё очень аккуратно, предельно автоматизировано на уровне химии. Вакуум – штука пустая, но энергию отсасывает – будь здоров. И потому парус надувается стремительно. Мономолекула должна растянуться в аккуратную однослойную структуру, без всяких ватных сгустков. Извне, через обзорный экран это похоже на то, как если бы перед кораблём распахнулось жидкое зеркало.
Эффект, конечно, не полный. Ведь это обрезок, осколочек возможной в максимуме площади. Разница стократна. Но глаза солнцелётчиков вспыхивают, они тоже меняют альбедо.