Far Cry. Прощение

Они отступили, и Уилл остался рядом с Отцом. Там был еще от силы десяток последователей, которые много позднее превратились в сотни. Отец наказал ему пройти омовение, погрузившись в воды реки, и смыть свой грех.

Крестил его Иоанн. И сотворив ритуал, он сказал:

– Теперь ты должен покаяться. Ты должен покаяться в своем грехе.

– Но я не знаю его, – ответил Уилл.

– Знаешь. Ты знаешь его так же, как узнаешь свое отражение, мимолетно бросив взгляд в зеркало.

– Я не вижу, – признался Уилл. – Я потерян. Я не знаю, куда идти без жены и дочери.

Иоанн привлек его ближе, как до этого делал Отец, и подвел к берегу, где вода была спокойной и тихой.

– Узри же свой грех, – проговорил он. – Ты охотник. Ты убийца. Ты человек Гнева, а не добра. И здесь ты по этой причине. Ты здесь, чтобы усмирить свой грех. Вырезать Гнев, что живет внутри тебя.

Уилл опустил прицел. Теперь он понял, где девушка. Он догадался, что с ней собираются сделать, а быть может – уже сделали.

Иоанн поддерживал Мэри Мэй под затылок. Он обсыпал ее порошком, а потом расположился рядом. Девушке начало казаться, что он смотрит сквозь нее. Тонкая воздушная взвесь окутала ее, словно дым, защипала в глазах и забралась в горло.

– То была лишь малая толика силы Блажи, в которой мы омываем грешников, – проговорил Иоанн. – У тебя не было возможности увидеть мир в его истинном облике без всей лишней шелухи.

Он отодвинулся и стал наблюдать. Мэри Мэй почувствовала, что ей стало сложно фокусироваться. Перед глазами будто плыло облако, сквозь которое все виделось изменившимся. Хотя она все еще знала, что Дрю стоит рядом и что он держит отцовский револьвер у ее виска.

– В этом больше нет нужды. – Иоанн велел Дрю опустить оружие, а затем разрезать веревки, связывающие руки и ноги девушки.

Она попыталась пошевелиться и подтянуть под себя ноги, но не смогла. Все ее тело стало таким тяжелым, будто высеченное из камня, а руки двигались так медленно, словно вокруг был не воздух, а что-то вязкое. Казалось, что он попала из привычного мира частиц и атомов в мир, где все связи перестали существовать.

Она двигалась, но в то же время не шевелилась, а когда ее мозг все же смог опознать сигналы, подаваемые телом, она не могла уже точно сказать, сама ли сменила позицию или просто упала, поскольку Иоанн смотрел на нее теперь сверху вниз. А быть может, она просто покинула свое тело.

– Уверен, Дрю рассказал, какую судьбу я тебе уготовил, – произнес мужчина. – Уверен, он поведал, что я предпочел бы видеть тебя мертвой. Впрочем, так даже лучше. Лучше, потому что ты знаешь, что он все еще тебя любит, даже если не отвечаешь ему тем же. Поэтому мы пометили тебя. Поэтому мы подвергли тебя омовению. А теперь призываем тебя покаяться. А затем отправим тебя назад как отмеченную грехом, но не прощенную.

У Мэри Мэй кружилась голова, и ее сложно было держать вертикально. Вокруг все плыло, а когда она смотрела на Иоанна и Дрю, ей казалось, что они тают.

Тогда она обратила взгляд к стене. Все вокруг было покрыто кожей. Ее обрывки казались мертвыми бабочками, насаженными на иглы. Под действием наркотика она даже начала видеть в этом своеобразную красоту. Красоту в грехе и красоту в кусках кожи, срезанной с груди грешников.

Иоанн повернулся к Дрю и заговорил. Он предположил, что парню будет тяжело видеть то, что последует далее. Сказал, что тот должен вернуться в дом и ждать. Пообещал, что все кончится, как только будет получено покаяние.

Сомнение сменилось принятием, и вскоре Мэри Мэй поняла, что осталась наедине с Иоанном. За Дрю закрылась дверь, и мужчина шагнул в сторону, оказавшись под лучом света. Снизу он казался тенью, и девушке почудилось, что это ее отец смотрит на нее сверху вниз.

Да, это был ее отец. Не оставалось никаких сомнений. И когда мужчина сдвинулся так, что его стало возможно разглядеть, это лишь укрепило ее уверенность. Его лицо. Его глаза. Прикосновение его руки к щеке. Мэри Мэй не понимала, как это возможно. Она просто наблюдала, как он отошел в другую часть комнаты и некоторое время вовсе не смотрел на нее. Это он, думала она. Это точно он. Ее разум все еще пытался разобраться в происходящем, но все тело уже было во власти наркотика.

Отец вернулся к ней. Он взял ее руки в свои и развернул ладонями вверх. Его взгляд был так внимателен, будто он хотел создать карту ее отпечатков. Когда он заговорил, его голос то нарастал, то стихал. И это был голос не Иоанна, а ее умершего отца. Он словно утешал ее из потустороннего мира. Каждое его слово было тщательно подобрано. Он говорил и делал паузы, растягивал слоги или же наоборот резко замолкал.

– Твои руки, – говорил отец. – Только посмотри, что ты с ними сделала… Что ты сделала, чтобы попасть сюда.

Все в синяках и царапинах. Все эти раны – пустые и тщетные усилия. Ты пришла к нам, пусть ты пока сама этого не понимаешь. Ты пришла к нам, чтобы исполнить свое предназначение. И твои руки – начало всему. Подумай, что они могут построить. Представь, что они могут сотворить. В каждом пальчике столько силы, а для всех десяти нет вовсе никаких преград.