Фарсы

Если фарс царит в столице,Где кругом ослы, ослицы,И критическая рать,Хохоча, влачится следомЗа унылым чванным бредом, —Нужно ль Панча презирать?!

Лаклесс. А это жена Панча, Джоан.

Входит Джоан.

Джоан. Что с ним приключилось, с моим мужем?! Все мурлычет и мурлычет, а ведь с его голосом только и петь, что в Хогз-Нортоне[55] под аккомпанемент поросячьего визга. Я-то надеялась: как помрет — заткнется. Так нет, он и в загробном царстве продолжает драть козла!

Панч. Не сердись, женушка. Орфей[56] вызволил свою подружку из загробного царства благодаря тому, что прельстил Плутоса[57] своей музыкой.

Джоан. Ну нет! Стоит Плутосу услышать, как ты поешь, и он назначит тебе муки почище Танталовых! Будешь стоять в воде до самого носа[58]

— тогда уж не пикнешь!

Панч. Да я ведь не собираюсь тягаться с Орфеем, голубушка.

Кабы у меня кто жену забрал, я бы только спасибо сказал!Ах, Джоан, Джоан, Джоан, голос твой, как барабан!Ах, Джоан, Джоан, Джоан, ты нахальна, как цыган!Да, счастливей всех стократТот, кто холост, не женат:Ведь кому нужна жена, злющая как сатана?!

Джоан.

Ах, Панч, Панч, Панч, ты урод, ты горбач,Брюхо круглое, как мяч.Драться вздумаешь со мной,На меня идти войной —Я тебе не спущу, в студень брюхо превращу!

Панч.

Джоан, ты ужасней любого недуга,

Лучше петля, чем такая подруга!

Джоан.

Лучше, Панч, на себя полюбуйся:Шея-то длинная, как у гуся.

Панч.

Ведьма, стерва, заездила мужа!

Джоан.

Сукин сын ты, а то и хуже!

Оба.

Чтоб тебя вздернули, утопили в луже!

Панч.

Мы враги, как в высшем свете,Так зачем нам клички эти:«Сука», «тварь», «исчадье ада»?Враждовать по-светски надо!

Джоан.

Дорогой!

Панч.

Ангел мой!

Оба.

О души моей отрада!

Танцуют и уходят.

Лаклесс. А теперь, милостивые государи, появляется Харон с поэтом. Между ними идет спор, потому что поэту и здесь охота прокатиться на дармовщинку.

Входят Харон и поэт.

Харон. Нечего мне, сударь, зубы-то заговаривать: платите, и все! И чем только эти писатели на земле занимаются, в толк не возьму! Вас возить — все равно что какого-нибудь служилого. Эти красные мундиры да черные мантии[59] столько раз меня обманывали, что я положил себе за правило брать с них деньги вперед.

Поэт. И что за наказание быть бедняком! Мое тело две недели ждало погребения в том мире. А этот малый целый месяц держал мой дух здесь, пока сам на том берегу загорал на солнышке, и все потому, что денег у меня нет. Слушай, будь любезен, укажи дорогу ко дворцу Ахинеи!

Харон. Ко дворцу Ахинеи? Ха-ха-ха! Да что вам там делать? В этаких-то лохмотьях да к Ахинее! Еще к Аполлону — туда-сюда.

Поэт. Неужто ты, приятель, никогда не возил к Ахинее оборванцев?

Харон

. Нет, отчего же, возил, наверно. Только давно это было, сударь, право слово, А если вам действительно туда и вы взаправду поэт, чему подтверждением ваш вид, так у вас должна быть рекомендация от Ахинеиного посредника, мистера Как-его-там, того, что сочиняет прекрасные оды[60]. Ну да ладно, чтоб избавиться от ваших стихов, перевезу я вас за счет матушки Ахинеи. Она платит за всех своих несостоятельных почитателей. Взгляните на этот счетец, сударь! По мне, так она лучшая из всех загробных богинь.

Поэт(читает). «С Ахинеи за перевозку духов с октября месяца сего года[61]. Перевезено:

пять вельмож,

семь обычных придворных,

девятнадцать адвокатов,

одиннадцать советников,

одна сотня поэтов, артистов, лекарей,

аптекарей, ученых мужей и членов

Королевского общества»[62].

Лаклесс. А вот, милостивые государи, один из Хароновых людей — он ведет сюда мошенника, которого изловил.

Входят лодочник и пономарь.

Харон. Ну, что там у вас?

Лодочник. Изловили мы его наконец! Это мистер Разроймогилл, пономарь, он не одну сотню духов обобрал.

Харон. Попались наконец! Что скажете в свое оправдание, сударь? А? Где каменья и прочие украденные ценности? Где они, а?