Fatal amour. Искупление и покаяние

Придерживая гнедого на узкой опасной тропке, он благополучно добрался до своего излюбленного места. Спешившись, он привязал жеребца к чахлому искривлённому стволу граната, Бог весть, как выросшего на этой вершине среди камней, и присел на нагретый весенним солнышком покатый валун. Распечатав конверт, он развернул письмо. Всего несколько скупых строк. Ранее, когда Куташев писал ему, послание его обыкновенно выходили весьма пространными и обстоятельными. Не поверив своим глазам, Андрей ещё раз перечёл слова, написанные человеком, коего привык считать своим другом. Разум не желал мириться с известиями, что несло в себе проклятое письмо. Андрей нарочито аккуратно сложил лист пополам и разорвал, потом ещё раз и ещё раз и так до тех пор, пока от послания не остались мелкие клочки, которые он высыпал себе под ноги. Их тотчас подхватил ветер и словно белоснежные лепестки закружил над обрывом.

Невозможно было ни принять, ни осознать того, что было написано в письме. Словно он очутился в каком-то кошмарном сне, от которого оказался не в силах очнуться. Будучи не в состоянии усидеть на месте, испытывая настоятельную потребность дать выход, бушующей в крови ярости, Ефимовский подскочил с валуна и закружил на крохотном пятачке, ежесекундно рискуя свалиться со скалы.

— Чёрт! Чёрт! Чёрт! — подхватило эхо яростный вопль.

Испуганно шарахнулся в сторону гнедой. На смену бессильной злобе явилась тоска, глухая, тёмная, будто сердце вынули из груди, будто в одночасье лишили всякого смысла в жизни. Несколько раз глубоко вздохнув, дабы унять волнение, Андрей взял под уздцы жеребца и пешком стал спускаться в долину. Мысли путались в голове, наскакивали одна на другую. Он не мог не думать о Марье, о причинах её отказа, о том, почему она ответила согласием Куташеву. Ему казалось, что она испытывает к нему чувства не менее сильные, чем он сам, а на деле выходило, что забыла о нём, едва их пути разошлись.

Мелкие камешки горной тропы осыпались под ногами, подошва мягких кожаных сапог скользила по горной тропе. Споткнувшись, Андрей едва не упал и чудом удержался на узком участке, уцепившись за поводья жеребца.

Вернувшись на квартиру, что снимал в Тифлисе, Ефимовский, прошёл в комнату, что служила ему спальней, и вытащил из-под кровати ящик с дуэльными пистолетами.

— Бутылки неси, — коротко приказа он Прохору.

— Так нету пустых, барин, — робко возразил денщик. — На прошлой седмице все перестреляли.

— Полные ставь, — зло приказал Ефимовский.

Повинуясь безапелляционному тону, которым был отдан приказ, Прохор вытащил на улицу ящик с вином и принялся расставлять бутылки на низенькой каменной ограде, за которой начинался овраг.

Зарядив пистолет, Андрей прицелился и взвёл курок. В сумерках цель видна была не так отчётливо, как при дневном свете. Глубокий вдох, сосредоточиться, совместить прицел с мушкой, медленно выдохнуть и плавно нажать на спусковой крючок и более никаких лишних мыслей в голове. Грохнул выстрел, отдача встряхнула плечо и в то же мгновение первая бутылка упала со стены, разбившись вдребезги.

В окно выглянул хозяин дома, у которого Ефимовский снимал квартиру.

— Бог мой, какое расточительство, Карине, — посетовал он, обращаясь к жене.

— Он русский граф и может себе позволить, — выглянула в окно вслед за супругом пожилая армянка. — Ступай к себе, Мариам, — ласково потрепала она по руке подошедшую полюбопытствовать девушку.

Выскользнув из комнаты, девушка тенью поднялась по лестнице и приникла к маленькому оконцу в мезонине, выходившему в сад. В полумраке отчётливо белела черкеска Ефимовского. Грохнул ещё один выстрел. Мариам вздрогнула, но от окошка не отошла, вперив жадный взгляд в высокую фигуру его сиятельства.

— Ваше сиятельство, Андрей Петрович, — донеслось до её слуха, — смеркается уж совсем, — жалобно ныл Прохор, жалея о каждой капле вина, пролитой на щедрую Тифлисскую землю.

— Ещё довольно светло, — вновь зарядил оружие Андрей.

— Ой, беда, — покачал головой денщик, отойдя на приличное расстояние. — И что за чёрт в него вселился?!

Ефимовский вновь прицелился, но на сей раз промахнулся. Злобно выругавший, он велел Прохору собрать уцелевшие бутылки и идти в дом. Оставшись один, Андрей опустился на лавку, привалившись спиной к цветущему абрикосу.

Совсем рядом на соседнем дереве защёлкал, залился трелью соловей. Ефимовский прикрыл глаза. Тиха и нежна тёплая кавказская ночь, словно ласковые женские руки лёгкий ветерок касается щёк. Звёзды на южном небосклоне кажутся большими и куда более яркими, чем в Петербурге или в Москве. Дивный, благодатный край, да только не радует сердце ни его яркая необузданная красота, ни щедрость местной природы. Тоска глухая и безысходная поселилась в душе. Грызёт и точит изнутри, аки червь. Оттолкнувшись от ствола, Андрей легко поднялся на ноги и направился к себе на квартиру, через отдельный вход.

— Вина подай, — приказал Андрей Прохору, поднявшись в комнаты.

— Отужинали бы прежде, — заботливо предложил денщик.

— Не хочу, — отмахнулся Ефимовский.