Fatal amour. Искупление и покаяние

Марья обвила руками его шею, поднялась на носочки приникая к его губам в долгом поцелуе, запустила пальцы в шелковистые кудри на затылке:

— Не отпускай меня, — прошептала ему в губы, едва прервав поцелуй.

Андрей притиснул её к огромному столу, обхватив ладонями стройный стан с такой силою, что Марья тихо вскрикнула, вцепившись в его плечи. Её пальцы заскользили по широкой груди, распахивая полы бархатного шлафрока, торопливо расстёгивая пуговицы на вороте его рубахи.

— Я теряю разум рядом с тобой, — шептал Андрей, целуя закрытые веки, шею, тонкие ключицы. — Тебе надобно уйти…

— Нет, — тряхнула головой Марья, ощущая, как посыпались шпильки из её волос на стол за спиной.

Жарко, горячо, кровь шумела в ушах, кузнечным молотом по наковальне бухало в груди сердце, только на мгновение затуманенный страстью разум очнулся, когда прохлада коснулась обнажённых плеч. Смятое бархатное платье соскользнуло на пол.

Марья Филипповна, княгиня Куташева пришла в себя, лёжа на широкой столешнице, Андрей перебирал русые локоны, касаясь губами влажных завитков у виска.

— Я люблю тебя, — тихий шёпот ласкал её слух. — Боже, как же я люблю тебя, — целовал он тонкие пальцы.

Рассеянный взгляд Марьи скользнул по комнате. "Как темно, — вздрогнула она. — Который час?"

— Который час? — спросила она вслух, приподнимаясь на локтях.

Андрей пожал плечами:

— Право, не знаю, кажется восемь пробило.

— Я не слышала, — прошептала она, потянувшись к нему.

— Надобно распорядиться, чтобы возок заложили, не в силах выпустить её из объятий шептал Андрей. — Тебе пора вернуться.

— Когда мы увидимся? — соскользнула со стола Марья, стыдливо поправляя сорочку.

— Так не должно быть, — вздохнул Ефимовский, поднимая с пола её платье, — но одно твоё слово, и я вновь буду у твоих ног, — помогая ей одеваться, продолжил Андрей. — Пускай разумом я понимаю, что поступаю недостойно, но расстаться с тобой выше моих сил.

Крытый возок остановился у дома на Мойке, когда уже совсем стемнело. Ефимовский распахнул дверцу изнутри, но сам выходить не стал. Чуть придержав изящную ладошку, затянутую в перчатку, Андрей сжал тонкие пальцы.

— Напиши мне при первой возможности, — попросил он, прощаясь с Марьей.

Княгиня Куташева торопливо кивнула и тенью проскользнула к чёрному ходу. На её счастье дверь для прислуги оказалась открыта. Марья Филипповна торопливо вбежала по лестнице на второй этаж и перевела дух. Блаженная улыбка скользнула по губам. Толкнув двери в свои покои, она распахнула салоп, скинула его на пол и закружилась по комнате, обхватив себя руками. Остановившись у зеркала, Марья провела кончиком пальца по зацелованным губам, щёки пламенели ярким румянцем, глаза возбуждённо сверкали. Как же была не похожа женщина, что нынче смотрела на неё из зеркала на ту, что вышла из этой же комнаты всего несколько часов назад.

— Барыня, родненькая, — услышала она позади себя и испуганно обернулась.

Плаксивые нотки в голосе горничной заставили затрепетать сердце в дурном предчувствии. Тотчас вспомнилась кошмарная ночь, когда ревность совсем затмила разум её супругу: "Неужто вернулся?!" — в страхе отшатнулась она от зеркала.

— Князь вернулся? — севшим голосом спросила она.

— Ой, убили барина! — заголосила горничная. — Привезли всего в кровище, — всхлипнула девка, утирая слёзы передником.

— Как убили?! — пошатнулась Марья, схватившись рукой за горло.

— Дохтур у него, не пущают никого, — продолжила горничная.

Марья отодвинула причитающую горничную и вышла в коридор. Прислонившись лбом к двери, она глубоко вздохнула и решительно толкнула обе створки, ведущие в спальню супруга.

— Вон все! — услышала она раздражённый голос Хоффманна.

Послышался слабый стон:

— Чёрт вас возьми, Хоффманн, подохнуть не дадите спокойно, — услышала она раздражённый голос князя.

— Молчите, Николай Васильевич, — сурово приказал Генрих Карлович, продолжая заниматься своим делом.

Марья ступила на порог, заставила себя сделать шаг, затем ещё один и почти бегом побежала через всю комнату. Её взгляду предстали залитая алым простынь, перепачканные полотенца, руки Хоффманна, обагрённые кровью её супруга. Генрих Карлович обернулся, светлые глаза немца сердито сверкали за очками в золотой оправе.

— Марья Филипповна! — не сдержал он удивлённого возгласа.

— Я могу вам чем-то помочь? — помертвевшими губами прошептала княгиня, глядя на бледное лицо мужа.

— Мне надобно зашить рану, — вздохнул Хоффманн. — Не могли бы вы лампу подержать?

Марья взяла со стола довольно тяжёлую масляную лампу и приблизилась к постели.

— Что произошло? — шёпотом спросила она, стараясь не смотреть на то, как Генрих Карлович орудует иглой.

— Я не знаю, — также шёпотом ответил немец. — Меня вызвали, когда князя уже привезли.

Куташев распахнул глаза, затуманенный болью взгляд остановился на Марье.

— Мари, — хрипло выдохнул он, попытавшись протянуть к ней руку.

Хоффманн выругался и шлёпнул князя по руке.

— После, Николай Васильевич. Дайте же мне закончить, пока вы кровью не истекли.

Окончив обрабатывать раны и перевязав пациента, Генрих Карлович шагнул к столу, где стоял таз и кувшин с водой.