Фатальное трио (СИ)

Я ничего не отвечаю, только едва заметно хмыкаю. Он, конечно, замечает, но оставляет мой демарш без ответа. Я делаю глоток.

— М-м… Вино прекрасно.

— Рад, что тебе нравится. Пока осьминог варится, подготовим всё остальное.

— А что это будет? Чем ты меня собираешься подкупать?

— Ничего особенного, салат из осьминога.

Роб достаёт из коробки отваренный картофель, свежую морковь, баночку с каперсами, стебли сельдерея, лимон, бутылку оливкового масла и помидоры черри.

— Только не говори “черри”, ладно? — предупреждает Роб, — это настоящие пакино из сицилийского Пакино. Лучшие помидоры в мире.

— И как их называть?

— Просто пакино.

Я отщипываю одну помидорку и кладу в рот. Ох ты ж, ёжик! До чего вкусно! Обалдеть. Сладкий, ароматный. Прелесть.

— Вижу, что понравилось, — усмехается Роб. — Итак, вот тебе рецепт салата из осьминога. Картофель нарежем кубиками. Дай какую-нибудь миску. Пакино разрежем пополам. Томаты должны быть некрупными, надо, чтобы все части салата были примерно одинакового размера. Теперь добавим стебель сельдерея. Вкус у него выразительный, поэтому я порублю его тонкими пластинками.

Нож в руке Роба движется невероятно быстро и точно. Я наблюдаю за волшебством, возникающим у меня на глазах, затаив дыхание.

— Точно так же порежем сырую морковь. А теперь петрушку.

Из коробки появляется пучок свежей ароматной петрушки.

— Теперь немного консервированных каперсов и, собственно, всё. Когда сварится осьминог мы его тоже порежем. По идее его стоило бы минут на двадцать положить на лёд, чтобы он остыл, остался красивым, и кожица с него не слезала, но я всё сделаю хорошо и безо льда. Потом посолим польём оливковым маслом и чуть сбрызнем лимоном. Будет хорошо.

Роб наливает ещё вина мне и себе. Голова немного кружится и появляется лёгкая беззаботность и эйфория. Пить натощак не самая лучшая идея, но ничего. Я справлюсь.

— Знаешь, я вчера тоже была не ангел, — говорю я после довольно долгой паузы.

— Знаю, — серьёзно, безо всякой улыбки, отвечает Роб.

От этой серьёзности, от горящих золотисто-медовых глаз, от его запаха и бокала вина во мне рождается тревожное томление. И он чувствует это, не может не чувствовать, я знаю.

— Просто столько всего навалилось, — я поворачиваю голову и смотрю мимо Роба, — что я растерялась. Я чувствую себя растерянной всё последнее время. Растерянной и одинокой.

— Я знаю, — тихо и серьёзно говорит он. — Но наша связь…

Опять эта связь. Откуда она взялась так быстро, почему он постоянно это повторяет? Должно быть, эти мысли слишком явно отражаются на моём лице. Роб ставит свой бокал, приближается и кладёт руки мне на талию, а потом мягко привлекает к себе.

— Ты правда не понимаешь?

Я отрицательно качаю головой.

— Как за одну неделю могла появиться эта связывающая нас сила, о которой ты постоянно говоришь? Ведь ты меня совсем не знаешь.

— Я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой.

— Но как? Как это возможно, Роб?

Мои щёки покрываются румянцем, и я ничего не могу с этим поделать.

— Ты правда не понимаешь и ничего не помнишь?

Я поднимаю голову и впиваюсь в него взглядом:

— А что я должна помнить?

— Наши предыдущие встречи.

— Предыдущие встречи?

Он молчит и смотрит на меня. Взгляд тяжелеет, янтарь его глаз медленно тает и вскипает, подёргиваясь языками расплавленной позолоты. От непринуждённости и простоты не остаётся и следа. Моё сердце непроизвольно начинает ускоряться, и я уже не могу скрывать подступающее волнение. Воздух вокруг нас накаляется и электризуется, а Роб прижимает меня к себе всё сильней.

23. Одержимый

Я не выдерживаю его взгляда и чуть отворачиваю голову. Он продолжает с силой прижимать меня к себе, и это страшно неудобно. Я выставляю вперёд руки, опираясь о его грудь. Она горячая, как огонь и твёрдая, как дерево.

— Так когда мы виделись? В прошлых жизнях? — стараюсь я свести всё к шутке. — Ты думаешь, мы близнецовые пламёна или что-то в этом роде?

— Почему ты не смотришь на меня?

Я поднимаю глаза.

— Мне неудобно так стоять.

Он сжимает челюсти, но через несколько секунд ослабляет хватку и освобождает меня.

— Первый раз, — говорит Роб, — мы встретились в школе. Не помнишь? Ты училась в третьем классе, у Розы Григорьевны, а я в восьмом. Я пришёл в твою школу посреди учебного года и проучился в ней полтора месяца. Родители развелись, и мама привезла меня сюда, к бабушке, матери моего отца.

Я начинаю внимательно всматриваться в лицо Роба, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из того времени.

— Жили мы плохо. Не хватало денег на еду, не то, что на одежду, и я всегда был голодный и донашивал чьи-то старые брюки и рубашки.

— И мы были знакомы в то время?

Роб не отвечает.