Фатум. Том первый. Паруса судьбы

- Будет вам, мисс Стоун, платок мочить. Слезы - суета и сырость. Ежели вы не желаете, иль не в силах… ваше право не говорить боле… Я обещаю всё сделать для вас. На фрегате найдется два места.

Она доверительно прижалась щекой к его груди и затихла. Наконец-то ей удалось заставить разгореться его невозмутимую кровь. От этого русского офицера пахло морем, силой и табаком.

Душистая прядь коснулась его лица, и Андрею вдруг так нестерпимо захотелось поцеловать ее иль нежно провести по волосам ладонью, что он почувствовал, как испарина тронула его лоб. И он костил бестолковую Линду, у коей не хватало ума отвернуться и не мешать им, костил и себя за мальчишескую робость, так не свойственную ему в общении с женщинами. Ох, уж как невмоготу прикидываться спокойным да сдержанным, лукавить и врать, будто ему чуждо желание внезапно охватившей страсти. Ох, уж эти светские шоры: это негоже для дворянина, сие порочит честь офицера! «Господи, Боже мой! А я не могу и не желаю дурачить себя. Я просто хочу поцеловать ее, и всё тут!»

Джессика ощутила едва уловимое прикосновение к своим волосам и вздрогнула. В смятении она подумала, что, верно, капитан коснулся их губами. Знакомые тайные токи пробежали по телу. «Что со мной?» - ей не хотелось покидать его объятий - таких надежных и таких теплых.

Андрей почувствовал, как напряглось и будто собралось в комок ее тело. С тревогой он заглянул в глаза девушки. Нечто новое, дотоле незнакомое, объявилось в них, опасное для нее самой и для него. Андрей вспомнил утренний инцидент в корчме и подумал, что, видно, жуткие картины пережитого не дают покоя.

Нахмурив брови, Преображенский отошел в сторону, раскурил трубку и делово ответствовал:

- Корабль поднимает якорь после Благовещения на другой же день. Посему, во избежание оказии, со сборами извольте поторопиться.

Барышни присели в легком реверансе.

- Да, и еще. Где вы остановились? Может статься, вам лучше сразу обустроиться у меня на «Орле»?

Джессика стояла в задумчивости, склонив красивую голову, и внимала офицеру, но слова, похоже, не доходили до нее. Лицо было отрешенным, почти спокойным, но с тем же непонятным выражением глаз. Однако не успел Андрей сделать и шага, как мисс Стоун мужественно взяла себя в руки:

- Нет, нет! Не беспокойтесь,- пальцы ее подхватили под руку Линду.- Нам необходимо время. Мы премного признательны вам. До встречи, господин Преображенский.

На прощание американка слабо улыбнулась ему, махнула рукой и повернулась на коротком каблучке.

Барышни шли уже вдоль набережной, а капитан продолжал стоять на молу.

Джессика двигалась с неторопливой, свободной грацией, и ему показалось, будто что-то от дикой кошки сквозило в ее уверенных, чувственных колебаниях тела.

Платья растворились в пестрой толчее пристани; Андрей Сергеевич обстоятельно выбил о ладонь трубку, продул ее, сунул в замшевый кисет и достал из кармана золотой брегет, подаренный еще батюшкой. Щелкнула крышка -воронёные стрелки единой пикой кололи двенадцатую цифирь.

- Обед на носу и баня,- вслух подумал он.- Эх, летит времечко, а дел-то еще - тьма. Поторопись, брат, заждались тебя соколики на «Северном Орле».

Надвинув на брови треуголку, он размашистым крепким шагом направился к пристани. Спасительный крест на стремительной игле собора ласково сиял ему с горной высоты.

Глава 9

Портьеры были плотно сомкнуты. Бронзовая люстра с гранеными хрусталиками тускло освещала горницу единственной зажженной свечой. Пламя бросало уродливые тени на обтянутые салатным репсом стены. Стояла такая духота от пышущей жаром русской печи, что густой запах разлитых по полу щей можно было резать ножом.

Палыча мутило. Голова распухла, кружилась и токала в такт пульсу. Ковер, на котором он лежал, прижавшись щекой к пропитанному кровью ворсу, душил сырым, нагретым теплом. Старого слугу объяла непреодолимая слабость, с которой не было сладу.

Когда взгляд ловил узкое, как лист ивы, пламя свечи, денщику думалось, что уж никакому огню не согреть его и что последние силушки изыдут из него вместе с потухшей свечой.

Он тупо разглядывал знакомый узор ковра, потом осмотрел уютные, милые сердцу стены. Взор задержался на большой картине в золоченой раме. На холсте был писан Чесменский бой, в котором имел счастье участвовать его старый барин.

Как-то исподволь до притупленного сознания Палыча дошло, что не мертвый он, а живой, и что находится в господском доме, за который ему, старику, велено отвечать головой.

По сердцу точно розгой прошлись: «Как там Андрей Сергеевич, голубчик? Который час натикал? Ведь ужо прий-ти обещался барин!»

Неожиданно с отчетливой ясностью вздыбилось в памяти: и нож, ползущий к щеколде, и немая тень, скользящая по стене, и свист над ухом, и адова боль в затылке…