Фаворитки короля Августа II

— Мало ли что? Она знает заклятия на нечистую силу… Черти ей, говорят, повинуются.

Видя, что рассказ этот интересует пышную даму, немец понизил голос и добавил:

— Она и будущее знает.

— Знает?

— Ага, да еще как!

— И может предсказывать что-нибудь? — спросила Ко́зель, оглядывая с любопытством старуху.

— И как еще… Не всегда, разумеется, а когда захочет.

— И что же, сбываются ее предсказания?

— Ох! Чтобы ей пусто совсем было, госпожа: все, что она скажет кому-нибудь, то все сбывается.

— А как ее зовут?

Немец беспокойно оглянулся и тихо прошептал:

— Млава.

— Млава?

— Тсс! Да, ее зовут Млава.

Хотя и немец и графиня говорили очень тихо, но старуха, вероятно, услышала свое имя. Встряхнув своими длинными седыми волосами, она гордо подняла голову и воззрилась проницательными черными глазами в лицо графини.

Анна это заметила и подошла к ней еще ближе. С минуту обе женщины молча смотрели в глаза друг другу, и наконец Анна спросила:

— Кто ты, старушка?

— На что тебе знать, кто я?

— Мне жаль твоих седых волос! Смотри-ка, как они пожелтели от ветра и пыли. Что тебя, бедную, довело до такого убожества?..

— Я не убога, — отвечала, покачав головой, Млава.

— Что же у тебя есть?

— Воспоминания о прекрасных днях.

— Но ведь воспоминания везде могут быть с тобою.

— Везде.

— Так зачем тебе жить тут?

— А зачем мне идти отсюда? Здесь мое место, здесь мое наследство.

— О каком наследстве ты говоришь, бедняжка?

— О наследстве моего рода.

— Твоего рода?

— Да, моего рода.

— Но что за род твой?

— Мой род?.. Королевский.

— Королевский!.. Твой род королевский! Но ты?

— Я королева.

— Королева?!

— Да, я королева! Я должна была быть королевой! Во мне кровь коренных королей этой земли…

Ко́зель улыбнулась. Млава это сейчас же заметила и продолжала, вперив в нее свои темные очи.

— Ты удивилась… смешно тебе стало, не смейся, зачем нам смеяться, ты сама королева, а не знаешь, чем станешь.

— А чем я стану? Ты ведь умеешь угадывать?

— Это как когда и как кому, — отвечала бесстрастно Млава.

— А мне, например, ты могла бы теперь что-нибудь сказать, что со мной будет?

— Чему с тобой быть? — отвечала Млава. — Кто высоко забрался, тот только низко упасть может, больше ничего.

Ко́зель побледнела, и у нее задрожали губы, но она сделала над собою усилие и, улыбнувшись, молвила:

— Ничего, ничего, говори, я не робка и не труслива, смотрела в глаза счастью, не зажмурюсь и от беды, пожила на солнышке, посижу и впотьмах.

— Не равны потьмы, — заговорила тихо Млава. — О-о, как долга бывает иная ночь!

— Что долго, то все-таки невечно.

— Кто знает, кто знает! Это надо смотреть, — пробормотала Млава и, вытянув вперед свою руку, сказала:

— Покажи мне свою ладонь.

Графиню немножко покоробило, и она брезгливо отдернула свою руку.

— Не бойся, красавица, — спокойно сказала Млава, — я твоих белых пальчиков не запачкаю… Покажи ручку, я только посмотрю.

Ко́зель сняла перчатку и протянула руку.

— Гм! — произнесла, взглянув, Млава. — Прелестная ручка, прелестная; вполне стоит того, чтобы ее только королю целовать; а не все, не все в ней подобру…

— Что ты сочиняешь, старуха!

— Нет, нет, не сочиняю, вот черта и вот черточка, маленькая, маленькая… ручки не портит, а жизнь губит… да…

— Ты, старая, лжешь.

— Ага, лгу! Нет, я не лгу. Ничего, ничего, от себя не уйдешь. Длинная, длинная была полоса счастья, другая будет длиннее. Тебя, красавица, ожидает большое и долгое горе. Говорить что ли все?

— Говори! — резко ответила покрасневшая от волнения Анна.

— Тебя ждут тяжелые дни; ждут бессонные ночи. Слушай! Слушай! Слезы, как море… все слезы… Что это!.. С детьми ты будешь бездетна; у тебя есть будто муж, и он не умрет, а ты будешь вдова… К короне близка, а еще ближе к неволе… Будешь освобождена, но откажешься от свободы… Будешь… ой… ой… не хочу, не хочу говорить… о, не спрашивай меня, не спрашивай более…

И некому было и спрашивать: бледная, как мрамор, Ко́зель только могла прошептать:

— Недобрая женщина, чем я провинилась перед тобой, за что ты меня так пугаешь? Я не так зла, как ты, вот возьми себе это.

И Ко́зель подала Млаве золотой, но та отвернулась и сказала:

— Побереги, мне не надо золота.

И Млава, завернувшись в свои лохмотья, заковыляла в сторону.

_____

Из спутников графини никто этого разговора не слышал, и он для всех них остался тайною; они, конечно, могли заметить, что Анна была взволнована и бледна, но не более. Остальной путь был совершен без всяких приключений и в глубоком молчании.

Через полчаса езды показались верхи Столпянских башен, а еще через полчаса, поезд достиг самого подножья горы. Король и его свита были уже внутри замковой ограды, и веселый Август приветствовал фаворитку.

— Ну, вот и не догнала! — шутил он. — А я уже долгонько жду. Где ты это задержалась?

— Да я все ехала и только полчаса потеряла у корчмы.

— Что же ты там делала? Отдыхала?

— Да, но, впрочем, менее отдыхала, чем заговорилась.

— Заговорилась? Моя Анна заговорилась с кем-то у дорожной корчмы! С кем же это?

— С нищей старухой.

— Вот как! Что за старуха и что в ней необыкновенного?

— Много необыкновенного.