Фавориты Фортуны

Внезапно Аврелия очнулась от своих мыслей, увидев, что Цезарь перегнулся через стол и со смехом щелкает пальцами перед ее лицом.

– Где ты была? – спросил он.

– Здесь – и везде, – ответила Аврелия. Встав, она почувствовала, что замерзла. – Я велю Бургунду принести тебе жаровню, Цезарь. В этой комнате очень холодно.

– Беспокойная натура, – любовно промолвил ей вслед Цезарь.

– Я не хочу, чтобы ты предстал перед Суллой, гнусавя и непрерывно чихая, – отозвалась мать.

Но тем утром он не чихал и не гнусавил. Молодой человек появился в доме Гнея Агенобарба за час до назначенного времени, готовый мерзнуть в атрии, только бы не опоздать. Действительно, управляющий, чрезвычайно угодливый грек с масленым взглядом, сообщил посетителю, что он пришел слишком рано, так не угодно ли ему подождать? Чувствуя, как мурашки бегают по коже, Цезарь кивнул и отвернулся от человека, который скоро станет знаменитым, – весь Рим будет знать Хрисогона.

Но Хрисогон не ушел – ему явно приглянулся красивый юноша, и у Цезаря хватило ума не сделать того, что так хотелось, – вбить зубы этого парня ему в горло. Вдруг его осенило. Он быстро вышел на лоджию, а управляющий слишком не любил холод, чтобы последовать за ним.

В этом доме имелись две лоджии, и та, на которой стоял Цезарь, рисуя на снегу полумесяцы носком своей сандалии на деревянной подошве, выходила не на Римский форум, а на Палатинский утес, в направлении спуска Виктории. Прямо над ним располагалась лоджия другого дома, которая буквально нависала над домом Агенобарба.

Цезарь наморщил лоб, вспоминая былых обитателей этого здания. Марк Ливий Друз, убитый в атрии своего дома десять лет назад. Так вот где все эти дети-сироты обитали под строгим надзором… Кого? Правильно, дочери этого Сервилия Цепиона, который утонул, возвращаясь из своей провинции! Гнеи? Да, Гнеи. И ее ужасной матери Порции Лицинианы! Уйма маленьких Сервилиев Цепионов и Порциев Катонов. Неправильных Порциев Катонов из ветви Салонианов, потомков раба. Теперь из них остался один. Вон он стоит, облокотившись на мраморную балюстраду, болезненно худенький мальчик с длинной шеей, что делало его похожим на аиста, и крупным носом, заметным даже на таком расстоянии. Грива прямых рыжих волос. Без сомнения, этот из рода Катона Цензора!

Все эти мысли указывали на одну черту Цезаря, которую при перечислении качеств сына пропустила мать: молодой Цезарь обожал сплетни и ничего не забывал.

– Досточтимый жрец, мой хозяин готов увидеться с тобой.

Цезарь с усмешкой повернулся и весело помахал рукой мальчику, стоящему на балконе Друза. Его очень позабавило то, что мальчик не отреагировал. Маленький Катон, наверное, был слишком изумлен, чтобы махнуть в ответ. Во временном жилище Суллы не было никого, кто бы нашел время подружиться с бедным парнем, похожим на птицу, потомком землевладельца из Тускула и раба-кельтибера.

Хотя Цезарь был подготовлен к виду диктатора Суллы, он все-таки испытал потрясение. Неудивительно, что Сулла не стал навещать Аврелию! «На его месте я тоже не показался бы ей на глаза», – подумал Цезарь и, ступая как можно тише, вошел в комнату.

Первая реакция Суллы: он посмотрел на молодого Цезаря как на незнакомого человека. Но это из-за безобразного пурпурного жреческого плаща и странного шлема из слоновой кости, создававшего впечатление лысины.

– Сними все это, – приказал Сулла и снова обратился к документам, разложенным на столе.

Когда Сулла поднял голову, жречонок исчез. Перед Луцием Корнелием Суллой стоял его давно умерший сын. Волосы у Суллы на руках и на затылке вздыбились. Из его горла вырвался сдавленный звук, и он с трудом поднялся на ноги. Золотистые кудри, большие голубые глаза, удлиненное лицо Цезарей, этот рост… Но потом затуманенное слезами зрение Суллы начало улавливать отличия. Высокие острые скулы Аврелии, впалые щеки, изящный рот со складками в уголках. Юноша старше, чем был Сулла-младший, когда умер. «Ох, Луций Корнелий, сын мой, почему ты умер?»

Диктатор смахнул слезы.

– На миг мне показалось, что передо мной стоит сын, – хрипло признался он и вздрогнул.

– Он был моим двоюродным братом.

– Помню, ты говорил, что он тебе нравится.

– Да.

– Больше, чем Марий-младший, – так ты говорил.

– Да.

– И ты написал поэму на его смерть, но сказал, что она недостаточно хороша, и не показал мне.

– Да, это правда.

Сулла снова опустился в кресло, руки его дрожали.

– Садись, мальчик. Вот сюда, здесь света побольше, и я могу тебя видеть. Глаза мои уже не те, что раньше.

Нужно внимательно слушать его! Он послан Великим Богом, чьим жрецом является.

– Что тебе сказал твой дядя Гай Котта?

– Только то, что я должен с тобой увидеться, Луций Корнелий.

– Зови меня Сулла – так все меня зовут.

– А меня все зовут Цезарь, даже моя мать.

– Ты – фламин Юпитера.

Что-то мелькнуло в тревожно знакомых глазах. Почему они такие знакомые, если глаза его сына были голубее и веселее? В этих глазах – гнев. Или боль? Нет, не боль. Гнев.

– Да, я – фламин Юпитера, – отозвался Цезарь.

– Люди, которые назначили тебя на эту должность, были врагами Рима.