– Я поклялся восстановить надлежащие этические нормы
– Нет, – сказал Цезарь.
– Тогда мне придется найти другое решение.
– Могу предложить одно, – тут же сказал Цезарь. – Пусть Юпитер Всесильный сам разведется со мной. Аннулируй мой фламинат.
– Я мог бы это сделать как диктатор, если бы не вовлек жрецов. Я связан их решением.
– В таком случае получается, – спокойно сказал Цезарь, – что мы зашли в тупик, да?
– Нет. Есть еще один выход.
– Убить меня.
– Именно.
– И кровь фламина Юпитера будет на твоих руках, Сулла.
– Нет, если тебя убьет кто-то другой. Я не согласен с греческой метафорой, Гай Юлий Цезарь. И наши римские боги тоже. Вину нельзя переложить на другого.
Цезарь обдумал его слова.
– Похоже, ты прав. Если ты прикажешь убить меня кому-то другому, вина падет на того человека. – Он поднялся с кресла, сразу став выше Суллы. – Тогда наш разговор окончен.
– Окончен. Если ты не передумаешь.
– Я не разведусь с женой.
– Тогда я прикажу убить тебя.
– Если сможешь, – сказал Цезарь и вышел.
– Ты забыл свои
– Сохрани их для следующего фламина Юпитера.
Цезарь заставил себя идти домой медленно, гадая, как скоро Сулла придет в себя. То, что диктатор выбит из колеи, он увидел сразу. Очевидно, не многие осмеливались бросить вызов Луцию Корнелию Сулле.
Воздух был морозный, стояли холода, хотя и выпал снег. А мальчишеский жест – швырнуть плащ – лишил Цезаря теплого одеяния. А-а, не важно. Не умрет же он, пока идет от Палатина до Субуры. Намного важнее, как поступить дальше. Ибо Сулла прикажет его убить, в этом Цезарь нисколько не сомневался. Он вздохнул. Можно было бы сбежать. Хотя молодой Цезарь знал, что сумеет постоять за себя, он не строил иллюзий относительно того, кто из них победит, если он останется в Риме. Победит, конечно, Сулла. Однако в распоряжении Цезаря был по меньшей мере день. Диктатор, как и любой другой человек, находился во власти медленно работающей бюрократической машины. Он еще должен переговорить с одной из тех групп ничем не приметных людей, а для этого ему придется выкроить время в своем плотном расписании. Его вестибюль, как успел заметить Цезарь, полон клиентов, а не наемных убийц. Жизнь в Риме совсем не похожа на греческую трагедию: никаких пылких речей не произносят перед людьми, рвущимися вперед, точно свора собак с поводка. Когда Сулла найдет время, он отдаст приказ. Но не сейчас.
Цезарь вошел в квартиру матери, посинев от холода.
– Где твоя одежда? – ахнула Аврелия.
– У Суллы, – еле выговорил он онемевшими губами. – Я оставил ее для следующего фламина Юпитера. Мама, он сам показал мне, как можно избавиться от этого!
– Расскажи, – попросила она, усаживая сына возле жаровни.
Он все объяснил.
– О Цезарь, почему? – воскликнула Аврелия, когда он закончил свое повествование.
– Да ладно, мама, ты же сама знаешь почему. Я люблю свою жену. Это прежде всего. Все эти годы она жила с нами и смотрела на меня в ожидании внимания, какого не пожелали ей уделить ни отец, ни мать. Она всегда считала меня самым чудесным, что было в ее маленькой жизни. Как я могу отказаться от нее? Ведь она же дочь Цинны! Нищая! И даже больше не римлянка! Мама, я не хочу умирать. Лучше уж быть фламином Юпитера. Но есть вещи, за которые стоит умереть. Принципы. Долг римлянина-аристократа, о котором ты так настойчиво твердила мне. Я отвечаю за Цинниллу. Я не могу бросить ее! – Цезарь пожал плечами, повеселел. – Кроме того, это для меня выход. Раз я отказываюсь развестись с Цинниллой, следовательно, я неугоден Великому Богу в качестве его жреца. Поэтому я должен продолжать стоять на своем.
– До тех пор, пока Сулла не прикажет тебя убить.
– Это в руках Великого Бога, мама, ты знаешь. Я верю, что Фортуна дала мне случай и что я должен воспользоваться им. Мне просто нужно дожить до того дня, когда Сулла умрет. Как только он умрет, ни у кого не хватит смелости убить фламина Юпитера. И коллегия будет вынуждена снять с меня эти жреческие оковы. Мама, я не верю, будто Юпитер Всесильный хочет, чтобы я оставался его особым жрецом. Я верю, что у него для меня найдется другая работа, которая принесет Риму больше пользы.
Аврелия не стала спорить.