Фавориты Фортуны

– В то время, когда меня назначали, они не были врагами Рима.

– Это справедливо. – Сулла взял свое камышовое перо в золотой оправе, снова положил. – У тебя есть жена.

– Да.

– Она дочь Цинны.

– Да.

– Ты осуществил брачные отношения?

– Нет.

Встав из-за стола, Сулла подошел к окну, раскрытому настежь, несмотря на жуткий холод. Цезарь улыбнулся про себя, подумав, что бы сказала на это его мать: вот еще один человек, которому наплевать на стихии.

– Я приступил к восстановлению Республики, – заговорил Сулла, глядя из окна на статую Сципиона Африканского, водруженную на высокую колонну. Сейчас он и старый приземистый Сципион Африканский находились на одном уровне. – По причинам, полагаю, тебе понятным я решил начать с религии. Мы растеряли старые ценности и должны их вернуть. Я отменил всеобщие выборы жрецов и авгуров, включая великого понтифика. Политика и религия в Риме переплетены очень сложно, но я не хочу, чтобы религия оставалась служанкой политики, когда должно быть наоборот.

– Понимаю, – сказал Цезарь, не вставая с кресла. – Однако я считаю, что великого понтифика следует выбирать всеобщим голосованием.

– Что ты там считаешь, мальчик, меня не интересует.

– Тогда зачем я здесь?

– Да уж конечно не затем, чтобы делать мне умные замечания.

– Прости.

Сулла резко обернулся, зло посмотрел на жреца Юпитера:

– Ты нисколько меня не боишься, да?

Цезарь улыбнулся – такой похожей улыбкой! – улыбкой, которой радуются и сердце, и ум.

– Я, бывало, прятался в фальшивом потолке над нашей столовой и подглядывал, как ты разговариваешь с Аврелией. Времена изменились, изменились и обстоятельства. Но трудно бояться того, кого ты внезапно полюбил, когда узнал, что он не любовник твоей матери.

Эти слова вызвали такой взрыв хохота, что у Суллы снова появились слезы в глазах.

– Вот уж правда! Не был. Однажды я попытался, но она оказалась мудрее меня. У твоей матери мужской ум. Я не приношу счастья женщинам. Никогда не приносил. – Блеклые беспокойные глаза смотрели на Цезаря сверху вниз. – Ты тоже не принесешь счастья женщинам, хотя их будет очень много.

– Почему ты позвал меня, если не нуждаешься в моих советах?

– Чтобы положить конец нечестию. Говорят, ты родился в тот же самый день, когда сгорел храм Юпитера.

– Да.

– И как ты это понимаешь?

– Как хороший знак.

– К сожалению, коллегия понтификов и коллегия авгуров не согласны с тобой, юный Цезарь. Недавно они обсуждали тебя и твое служение и пришли к выводу, что имеет место некое нарушение традиций, которое и стало причиной разрушения храма Великого Бога.

Радость озарила лицо Цезаря.

– О, как я рад услышать то, что ты сейчас сказал!

– А что я сказал?

– Что я больше не фламин Юпитера.

– Я не говорил этого.

– Ты сказал! Ты сказал!

– Ты меня не так понял, мальчик. Ты определенно фламин Юпитера. Пятнадцать жрецов и пятнадцать авгуров пришли к такому выводу без тени сомнений.

Радость померкла.

– Лучше бы я был солдатом, – угрюмо проговорил Цезарь. – Я больше подхожу для этого.

– Кем бы ты хотел быть, не имеет значения. Значение имеет то, кем ты являешься. И кем является твоя жена.

Цезарь нахмурился, пытливо посмотрел на Суллу:

– Ты уже второй раз упомянул мою жену.

– Ты должен развестись с ней, – прямо сказал Сулла.

– Развестись с ней? Не могу!

– Почему?

– Мы поженились по обряду confarreatio.

– Существует такая вещь, как diffarreatio.

– Но почему я должен с ней разводиться?

– Потому что она – дочь Цинны. Оказывается, в мои законы относительно проскрибированных лиц и членов их семей вкралась небольшая неточность, касающаяся гражданского статуса несовершеннолетних детей. Жрецы и авгуры решили, что здесь вступает в силу lex Minicia. Это означает, что твоя жена – не римлянка и не патрицианка. Поэтому она не может быть фламиникой. Поскольку фламинат предусматривает служение божеству обоих супругов, законность ее положения так же важна, как и твоего. Ты обязан с ней развестись.

– Я не сделаю этого, – сказал Цезарь, вдруг нашедший выход из затруднительного положения.

– Ты сделаешь все, что я тебе прикажу, мальчик.

– Я не сделаю ничего, чего не должен делать.

Сморщенные губы медленно втянулись.

– Я – диктатор, – ровным голосом сказал Сулла. – Ты разведешься с женой.

– Я отказываюсь, – ответил Цезарь.

– Я могу заставить тебя сделать это, если потребуется.

– Как? – презрительно спросил Цезарь. – Ритуал diffarreatio требует моего полного согласия и сотрудничества.

Пора сломать хребет этому несносному мальчишке! Сулла показал Цезарю когтистое чудовище, которое жило в нем и которому впору выть на луну. Но при внезапном проявлении этого чудовища Сулла понял, почему глаза Цезаря так знакомы ему. Они были похожи на его собственные! Глядят на него равнодушно-холодным, пристальным взглядом змеи. И чудовище уползло внутрь. Впервые в жизни Сулла не нашел способа подчинить своей воле другого человека. Гнев, который должен был бы овладеть им, не приходил. Вынужденный смотреть на самого себя в лице кого-то другого, Луций Корнелий Сулла оказался бессилен.

Здесь можно действовать только убеждением.