Фавориты Фортуны

В настоящее время я считаю своим долгом разместить в Италийской Галлии мои два легиона ветеранов. Войска, которыми командовал Брут, я распустил как нелояльные, но не наказал их, а лишь забрал у них оружие и доспехи. И конечно, их штандарты. Я считаю поведение Регия симптомом общего волнения севернее границы и надеюсь, что это объясняет мое решение остаться.

Я не послал голову предателя Брута с этим докладом, потому что он в момент своей смерти был губернатором с полномочиями пропретора и я не думаю, что Сенат захочет выставить его голову на ростре. Вместо этого я отправил его прах вдове для надлежащего погребения. В этом, надеюсь, я не ошибся. В мои планы не входило казнить Брута. Он сам навлек на себя смерть. Могу ли я со всем почтением просить, чтобы мои полномочия продлили на некоторое время? Я буду полезен здесь, в Италийской Галлии, сохраняя провинцию для Сената и народа Рима.

Благодаря умелому руководству Филиппа Сенат провозгласил всех участвовавших в восстании Лепида sacer — «обреченными подземным богам», то есть попросту проклятыми; но так как в памяти римлян еще сохранились ужасы проскрипций, наказание не распространилось на членов семей мятежников. Вдова Марка Юния Брута с грубым глиняным горшком, где хранился прах ее мужа, могла чувствовать себя спокойной. Состояние ее шестилетнего сына было сохранено, и теперь ей следовало позаботиться о том, чтобы впоследствии, когда сын ее вырастет, он не питал отвращения к политике.

Сервилия сообщила ребенку о смерти его отца таким образом, чтобы он понял: он никогда не должен будет восхищаться убийцей своего отца или помогать ему — Гнею Помпею Магну, выскочке из Пицена. Мальчик слушал, серьезно кивая головой. Если известие о том, что у него больше нет отца, и опечалило его, то он не подал виду.

Он еще не достиг того возраста, когда начинают быстро расти, и оставался хилым маленьким мальчиком с длинными тонкими ножками и пухлым лицом. Очень темные волосы и глаза, смуглая кожа — это придавало ребенку определенную миловидность, которую одурманенная любовью мать считала красотой. Воспитатель очень высоко оценивал способности маленького Брута к чтению, письму и счету (но при этом учитель ни словом не обмолвился о том, что маленький Брут полностью лишен природной склонности к учению и воображения). Естественно, Сервилия не хотела посылать Брута в школу с другими мальчиками. Он слишком чувствительный, слишком умный, слишком драгоценный — кто-нибудь может начать дразнить его!

Только три члена семьи пришли выразить соболезнования Сервилии, хотя, если честно, двое из них даже не были близкими родственниками.

После того как последние из их многочисленных родителей, бабушек, дедушек и прочей родни умерли, дядя Мамерк, единственный оставшийся в живых человек, связанный с ними кровными узами, отдал шестерых осиротевших детей своего брата и сестры под опеку двоюродной сестры Сервилия Цепиона и ее матери. Эти две женщины, Гнея и Порция Лициниана, теперь и явились с визитом — любезность, без которой Сервилия вполне могла бы обойтись. Гнея осталась угрюмой и молчаливой женщиной, полностью подчинявшейся своей властной матери. В свои тридцать она сделалась еще более уродливой и плоскогрудой, чем была в молодости. Порция Лициниана взяла на себя инициативу в разговоре, как делала всегда.

— Сервилия, я никогда не думала увидеть тебя вдовой в таком возрасте! — сказала эта ужасная дама. — Мне всегда казалось удивительным, что Сулла помиловал твоего мужа и его отца и не внес их в проскрипционные списки. Впрочем, я предполагала, что это из-за тебя. Было бы ужасно — даже для Суллы! — проскрибировать тестя племянницы своего собственного зятя, но он должен был сделать это. Старый Брут был предан Гаю Марию, а потом Карбону. Должно быть, брак его сына с тобой спас их обоих. А ты думала, что для сына старого Брута это послужит уроком, да? Но нет! Он уехал служить такому идиоту, как Лепид! Любой сколько-нибудь смыслящий в политике увидел бы, что это дело никогда не выгорит.

— Вот уж точно, — равнодушно молвила Сервилия.

— Прими и мои соболезнования, — хмуро внесла лепту Гнея.