Фавориты Фортуны

— Мне очень жаль, Квинт Помпей, но это так не делается, — мягко возразил Цезарь. — Я — privatus. И был частным лицом, когда пленил их. Я должен лично увидеть губернатора. Ликия — часть его провинции, следовательно, я обязан объяснить ситуацию сам. Это — закон.

Соперничество двух воль продолжалось еще некоторое время, но сомнений не оставалось: победит Цезарь. И Цезарь отплыл в Никомедию на быстроходной родосской галере, оставив Помпея позаботиться о плененных пиратах.

Пока Цезарь ожидал в небольшой дворцовой приемной, когда у занятого многочисленными делами Марка Юния Юнка найдется время принять его, он с глубокой печалью отметил, что все вокруг изменилось до неузнаваемости. Позолота еще сохранилась, равно как фрески и прочие предметы искусства, которые нельзя удалить, не оставив явных следов, но некоторые знакомые и любимые статуи пропали из коридора и комнат вместе с несколькими картинами.

Уже темнело, когда Юнк быстро вошел в комнату, очевидно, успев пообедать до встречи с коллегой сенатором.

— Цезарь! Как я рад тебя видеть! В чем дело, почему ты здесь? — спросил губернатор, протягивая руку.

— Ave, Марк Юний. Ты был занят.

— Да, верно. Ведь ты знаешь этот дворец, как свою ладонь, да?

Слова прозвучали достаточно дружелюбно, но тайный смысл их был ясен.

— Поскольку это я сообщил тебе о смерти царя Никомеда, ты должен был это знать.

— Но ты не проявил достаточно любезности, чтобы подождать меня здесь.

— Я privatus, Марк Юний, частное лицо, я только мешал бы тебе. А губернатору лучше не мешать, когда у него очень важное дело. Такое, как, например, включение новой провинции в состав Рима, — сказал Цезарь.

— В таком случае что ты теперь здесь делаешь?

Юнк смотрел на своего гостя с явной неприязнью, вспоминая их споры в суде по делам об убийствах, где Цезарь почти всегда выигрывал.

— Меня захватили пираты у Фармакуссы два месяца назад.

— Ну что ж. Такое со многими случается. Полагаю, тебе удалось выкупиться, поскольку ты стоишь передо мной. Но я ничем не могу тебе помочь возместить твой выкуп, Цезарь. Однако если ты настаиваешь, я поручу направить жалобу в Сенат в Рим.

— Я сам смогу это сделать, — вежливо отозвался Цезарь. — Я здесь не для того, чтобы жаловаться, Марк Юний. Я здесь, чтобы просить твоего разрешения распять пятьсот пиратов.

Юнк вытаращил глаза:

— Что?!

— Как ты проницательно догадался, я себя выкупил. Затем в Родосе я реквизировал небольшой флот и несколько солдат, вернулся на базу пиратов и захватил ее.

— Ты не имел права это делать! Я — губернатор, это должен был сделать я! — взорвался Юнк.

— Пока я посылал бы сообщения в Пергам — я только что вернулся из Пергама, где оставил своих пленников, — и сюда, в Никомедию, Марк Юний, зима бы уже кончилась и Полигон исчез бы со своей базы, чтобы опять заняться разбоем. Я могу быть privatus, но я действовал, как подобает любому члену Римского Сената: я сделал все возможное, чтобы враги Рима не избежали кары.

Эта резкая тирада дала Юнку паузу, чтобы подобрать правильный ответ.

— Тогда, Цезарь, надлежит тебя похвалить.

— Я тоже так думаю.

— И ты просишь моего разрешения распять пятьсот крепких, здоровых мужчин? Я не могу этого позволить! Пленники теперь мои. Я продам их в рабство.

— Я дал им слово, что их распнут, — сказал Цезарь сквозь зубы.

— Ты дал им слово? — искренне поразился Юнк. — Они же изгои и воры!

— Мне все равно, будь они даже дикарями и обезьянами, Марк Юний! Я поклялся, что распну их. Я — римлянин, и мое слово — это мое обязательство. Я должен сдержать слово.

— Ты не должен был давать слова! Как ты сказал, ты — частное лицо. Я согласен, ты действовал правильно, обеспечивая наказание врагам Рима. Но моя прерогатива — решать, что сделать с пленниками. Они будут проданы в рабство. Не требуй другого решения.

— Понимаю, — сказал Цезарь. Глаза его потускнели, он встал.

— Одну минуту! — крикнул Юнк.

Цезарь посмотрел на него:

— Да?

— Я думаю, были трофеи.

— Да.

— Тогда где они? В Пергаме?

— Нет.

— Ты не можешь все взять себе!

— Я и не взял. Большую часть получили родосцы, которые дали корабли и солдат для карательной акции. Часть передана жителям Ксанфа и Патары, которые дали пятьдесят талантов для выкупа. Свою долю я посвятил Афродите, попросив, чтобы родосцы построили храм в ее честь. А доля Рима сейчас на пути в Рим.

— А моя доля?

— Я не знал, что тебе полагается доля, Марк Юний.

— Я — губернатор провинции!

— Трофеи были богатые, но не настолько. Полигон — это не царь Зеникет.

— И сколько ты послал в Рим?

— Тысячу талантов монетами.

— Действительно, добыча богатая.

— Для Рима — да. Для тебя — нет, — тихо сказал Цезарь.

— Как губернатор провинции, это я должен был послать долю Рима в казну.

— И насколько бы она уменьшилась?

— На долю губернатора!

— Тогда я предлагаю тебе, — улыбаясь, сказал Цезарь, — подать заявление в казну, чтобы тебе выделили губернаторскую долю.

— Я так и сделаю! Не сомневайся!

— Я и не сомневаюсь, Марк Юний.

— Я подам жалобу в Сенат на твое высокомерие, Цезарь! Ты взял на себя обязанности губернатора!